Факультет патологии

– Да ты чего, парень! – ухмыляется он.

– Послушай, мне не нравятся твои шутки, реплики и прочее. К тому же, как ты ко мне обращаешься: у меня имя есть…

– Саш, не надо, – попросил Шурик и улыбнулся просительно, он всегда улыбался. Даже кому не надо.

– Да ты че, парень! – сказал тот. – Драться, что ли, собрался, – и расхохотался, остальные поддержали. И превратили все в шутливые тона.

– Я тебя предупреждал, как надо ко мне обращаться, или вообще отвалить.

– Ты что, не из Москвы, что ли? – самортизировал он и вроде как вскользь улыбнулся.

– Нет.

– А откуда ты, позволь спросить?

– С Кавказа.

– А, ну у вас там все горячие, – и он посмеялся, сделав вид, что доброжелательно. – Много дрался-то, наверно?

– Как все, – ответил я. – Там вся жизнь – драка, – и успокоился.

– Ну, в Москве у нас немного по-другому.

– Догадываюсь, – улыбнулся шутке я.

– Ну тогда выпьем за знакомство и вливание двух новых членов в наш сплоченный коллектив. Надеюсь, мы уживемся. – Он глянул на меня.

Моя рука подняла наполовину кружку, Шурикина сделала то же самое. Так – этот парень отделался. А потом этого никогда не случалось. (Нужно сейчас сказать, на потом, что этот человек был на редкость изворотливый. Никогда не лез на рожон, а всегда подавлял словами, гонором, апломбом, нахватанными знаниями, забивая самомнением и всем тем, что доставалось ему от папы и его друзей, писателей. Он любил рассказывать такие истории, например: «Иду я сегодня по ЦДЛ, напеваю „Не верьте пехоте…“ и вдруг – бац! – натыкаюсь на Булата Шалвовича Окуджаву, они с отцом большие друзья. Ну, поговорили за жизнь, рассказал, что нового пишет».) Выпив, все стали разговаривать.

– Давайте, ребята, берите пиво, у вас кружки пустые, – предлагает он и смотрит на меня.

– Нет, спасибо, больше не хочется.

– Да, ладно. – Он подвинул мне и Шурику, не спрашивая. Я промолчал, а Шурик сказал «спасибо» и начал. Он никогда и ни от чего не отказывался.

Юстинов сам пил немного и все доливал только в свою кружку, не используя другую. Жирный Боб с лоснящимися волосами пил много. Стройная, изящная и вроде хрупкая девочка Ира вообще не пила ничего, только смотрела на меня во все глаза. Зато Ленка пила так, что могла всех нас вместе собрать и еще нам фору дать. Легко пила и профессионально. Мы стояли вокруг стойки, уставленной двадцатью кружками, полными пива, которых оставалось все меньше и меньше, и приобщались, познавая друг друга.

Я стоял, и мне вспоминались прошлый год и моя Наталья, у меня всегда, когда хоть чуточку выпью, – стоит Наталья перед глазами. Но не эта, с которой мы сейчас д р у з ь я, а та, другая, прошлая, которая была когда-то.

Шурик принялся уже за вторую кружку их пива. За стойкой витал какой-то умный разговор. Я не вслушивался.

– А ты что думаешь… тебя, кажется, Саша зовут? – спрашивает меня парень в голубой рубахе.

– А? Простите, я не слушал.

– Ну, ладно, тогда это не важно. И их разговор возобновился.

Откуда я знаю, что я думаю. Что я здесь делаю, зачем я здесь стою, ведь это не мои друзья, не моя компания. Инерция и среда – страшная штука, говорю себе я.

А разговор продолжался, а пиво лилось рекой, у Юстинова откуда-то было много денег, и казалось, что вечер, перешедший в сумерки, по бокам которого зажглись фонари, никогда не кончится. Но и он кончился.

На следующий день я приехал в институт рано, сам не зная почему, дома делать было нечего, да и папа вечно контролировал мое расписание.

Какие занятия сегодня, я не знал и вообще считал позорным этим интересоваться. Поэтому я пошел на теплую лестницу и сел читать свежий номер журнала «Новый мир» (вынесенный тайком из читалки), который после ухода из него Твардовского стал «Старым миром», или лучше – старый, как этот мир. У нас была дурацкая читалка, из нее ничего выносить было нельзя.

В номере ничего не было интересного, да и что могло быть, шел 73-й год (проистекал), и все было на своих местах, и все были на своих местах, и мест этих никому не уступали. (Тогда я об этом еще не задумывался). (Например, как большой, огромной страной может править куча стариков, и самый главный – самый старый среди них.) Но позже я об этом задумался.