Факундо

Возможно, кому-то это покажется сомнительным, но Росас сам об этом рассказывал, это так же доподлинно верно, как и те сумасброд­ства и кровавые причуды, в которые целых десять лет упорно отказы­вался верить цивилизованный мир. Авторитет власти и уважение к при­казу, каким бы смешным или нелепым он ни был,— вот вера Росаса, и десять лет в Буэнос-Айресе и по всей Республике он будет прика­зывать бить плетьми и сносить головы, пока багровая лента не станет неотъемлемой частью жизни человека, как само его сердце. Не отсту­паясь, он будет повторять перед лицом всего мира в каждом официаль­ном сообщении: «Смерть гадким, диким, грязным унитариям!» — и повторять до тех пор, пока не выдрессирует, пока не заставит всех без возмущения и возражений слушать этот кровавый клич. Мы уже были свидетелями того, как один высокопоставленный чилийский чинов­ник воздавал хвалу Росасу, но, в конце концов, кому это интересно?

Но в чем же корни введенного им правления, презирающего здравый смысл, традиции, совесть и давний опыт цивилизованных народов? Да простит меня Бог, если я ошибаюсь, но эта мысль занимает меня уже давно: эту идею подарило Росасу скотоводческое поместье, где он провел всю свою жизнь, и Инквизиция, в обычаях которой он был вос­питан. Празднества в церковных приходах — своеобразное повторение праздников клеймения скота, на которые собирается все население; багровая лента, что метит каждого мужчину, женщину или ребенка,— клеймо, по которому владелец узнает свой скот; отсечение ножом голо­вы, учрежденное как форма публичной казни, проистекает из обычая обезглавливать скот, принятого среди всех сельских жителей; последо­вательное и беспричинное заключение в тюрьму на целые годы сотен горожан подобно ежедневному сгону скота в загон — это помогает укро­тить его; избиение плетьми на улицах, Масорка, организованные убий­ства — также способы укрощения города, призванные уподобить его в конце концов послушному и управляемому стаду.

Пунктуальность и порядок отличали дона Хуана Мануэля Росаса в частной жизни, и потому в его угодьях батраки славились образцо­вым послушанием, а скот — покорностью. Если подобное объяснение вам кажется чудовищным и нелепым, попробуйте найти другое; объяс­ните мне, почему столь пугающе совпадают приемы управления Роса­са поместьем с приемами его управления государством; даже всегдаш­нее его почтение к собственности — следствие того, что этот гаучо у власти — собственник Факундо меньше уважал собственность, чем жизнь, а Росас преследовал скотокрадов с тем же упорством, что и унитариев. Его правительство было непреклонным по отношению к ним, и сотни их были казнены. Несомненно, это похвально, я лишь объяс­няю происхождение его пристрастий.

Но существует и другая часть общества, ее нужно обучить морали и послушанию, обучить и приходить в восторг, и аплодировать, и за­молкать, когда должно. Как только Вся Полнота Общественной Власти переходит к Росасу, Палата представителей становится ненужной, поскольку теперь закон заключен непосредственно в самой персоне главы Республики. Однако форма сохраняется, и в течение пятнадцати лет избирается по тридцать индивидуумов, которых держат в курсе дел. Но ведь иная роль предназначалась по традиции Палате представите­лей: здесь во времена Балькарсе и Виамонта из уст Алькорты, Гидо и других звучали голоса свободы и слова осуждения в адрес подстре­кателя беспорядков; значит, нужно уничтожить этот обычай и дать всем суровый урок на будущее.