Фальдийская восьмерка (СИ)

В кабаке было душно, шумно и многолюдно. Неудивительно, ведь “Попутный Ветер” был излюбленным пристанищем горжеводов Аркензо. Во всяком случае, именно так гласила запись в килейском путеводителе по столичным островам архипелага, а он, как известно, врать не будет. Разве что за очень солидные деньги, поэтому заходили сюда частенько. Благо, располагался кабак очень удачно – на крохотной площади, расположенной аккурат между двумя крупнейшими воздушными пристанями и кварталом Синих Лепестков. Что, между прочим, тоже стоило очень солидных денег.

Несмотря на битком набитый зал, к дальнему столику в темном углу никто не совался. Угол был затемнен хозяином нарочно – забранные желтоватым стеклом светильники здесь горели чуть слабее обычного, окна были чуть грязнее, чем положено, а разносчики появлялись здесь редко и только по очень настойчивой просьбе. Идеальное место встреч для тех делишек, которые недостаточно темны и мутны для мрачных переулков портового квартала, но при этом не слишком честны и законны для общего зала.

Люди здесь собирались разные, битые жизнью и повидавшие всякое, но самый угловой столик даже они предпочитали обходить стороной. Умным хватало единственного взгляда на разложенные по столу ножи, чтобы поискать себе другое место. Хитрые первым делом замечали одежду – такие кожаные плащи на архипелаге предпочитали бретеры, наемники и ловцы удачи, а к таким без веской причины лучше не подходить. А тех, кто не мог похвастаться ни умом, ни хитростью – тех останавливал мрачный взгляд исподлобья, широченные плечи, трехнедельная щетина и вежливая просьба свалить к херам.

Уже третью неделю коротающий свои дни за столиком канторец был угрюм сверх всякой меры, много пил, мало говорил, раз за разом поганил хорошие ножи и редко вставал со стула, разве что затем, чтобы облегчиться или ухромать поздним вечером в свою комнату. Неудивительно – нога громилы была укутана сложной негнущейся конструкцией из полированных железок, дерева и каких-то тускло светящихся штуковин, и каждый раз вынуждала канторца браться за костыль. И это ему сильно не нравилось.

Ему вообще мало что нравилось, кроме, разве что, утренней пачки газет, доставляемой мелким пацаненком, вечно крутящимся на площади в поисках заработка. Пацан получал свою скорлупку и скупую благодарность, а газеты – внимательного читателя. На этом общение канторца с миром заканчивалось вплоть до следующего утра.

– А затем… А затем он ему такой…. Аааа, шаргова матерь и все ее дети… Сейчас, сейчас, вспомню.

Шумная компания цеповодов уже наотмечала удачный рейс до той степени, когда любая сказанная глупость звучит гениально не только для ее автора, но и для всех остальных. Тот хрупкий, дивный момент единения душ, когда рождаются меняющие мир идеи, собственный голос кажется возмутительно тихим, стол преступно тесным, разум кристально ясным, а окружающие зачем-то морщатся и пересаживаются подальше.

Однако сегодня окружающие наоборот, подтягивались поближе. Зима стремительно подступала к северной части архипелага, а с далекого Гардаша возвращались летающие корабли, принося на своих крыльях свежие новости, сплетни и истории. И никто не любил почесать языками больше, чем покорители небес в свой первый день на суше.

– Я ОБЕЩАЛ СЛОМАТЬ ТЕБЕ РУКУ! – чувственно проорал детина с боцманскими нашивками, – ХРРРЯСЬ!

Команда поддержала его криками, грохотом кружек и требованиями продолжать.

Канторец глянул на них исподлобья, ковырнул в ухе и вернулся к прерванному занятию – он в сотый раз правил кромку ножа, и все никак не мог добиться результата. Однако, продолжить спокойно ему не дали.

– И тут он поднимается! – орал боцман, – Полбашки нет, пальцы тянутся к харе…

На моменте с поднявшимся мертвецом канторец посмотрел на выпивох с явным любопытством. А когда дело дошло до огненной стены – отложил нож и слушал уже внимательно, не скрывая своего интереса.

– Итлийское трехсолодовое!

– Трехсолодовое! – взметались в воздух кружки.

– Потом он одной рукой хватает дырокол и пыряет тварь в пузо, прямо сквозь огонь!

– Я бы его нанял!

– Жгииии шарков!

Концовку истории, уже после того, как тяжело, но не смертельно раненый герой победил всех врагов, нашел свою любимую шляпу, а затем хрипло и сурово прошептал: “Не сегодня, подруга”, горжевод откровенно скомкал. То ли не знал подробностей, то ли не помнил, но никакого значения это не имело. Рассказывал он с таким пылом и страстью, что заключительных слов с нетерпением ждал весь немаленький контингент “Попутного Ветра”. И уж тут боцман не подкачал. Он собрался с мыслями, прокашлялся и громогласно отчеканил:

– Его звали Торден Дертаго, и он был самым злобным и везучим сукиным сыном во всем Северном Гардаше! Он чувствовал взгляд Смерти, но вертел ее на…

Зал взорвался криками.