Джон очнулся от нестерпимого жара. Что-то горячее давило на плечи. Дышать было трудно. Джон вроде бы открыл глаза, но совершенно ничего не увидел. Было темно. Когда же он попытался вдохнуть поглубже, то в рот тут же набились мелкие песчинки и пыль. Джон, едва не подавившись, закашлялся, и все его содрогнувшееся тело моментально перекрутило от боли. Вернее сказать половину тела. Все, что было выше поясницы, отчаянно ныло, но то, что находилось ниже, как будто отсутствовало вовсе. Сообразив, что лежит лицом вниз, он подтянул под себя руку и попытался перевернуться, панически желая выяснить, что случилось с его ногами.
Джону пришлось вынести еще одну порцию адской боли, от которой он едва вновь не потерял сознание, прежде чем ему удалось перевернуться на спину. В глаза ударило стоящее в зените яркое солнце. Нагревшаяся одежда прижалась к коже спины, нестерпимо обжигая, и Джон едва сдержался, чтобы не перевернуться обратно на грудь. Чуть приподняв голову, он посмотрел на свои ноги. Внешне с ними было все в порядке. Джон попробовал шевелить ими, но к видимым результатам это не привело. Он попробовал сесть, но поясница и ноги упорно не слушались. Джон до слез, превозмогая боль, пытался заставить их отозваться, но бесполезно. Ему лишь удалось приподняться на локтях и только так, наконец, осмотреться по сторонам.
Каравана и след простыл. Ни одной повозки и ни одного брамина, кроме того, который лишился головы по вине здоровяка-наемника и теперь лежал мертвым. То там, то здесь лежали тела караванщиков и охранников. У тех, что лежали поближе, Джон заметил вывернутые карманы и выпотрошенные подсумки. Давешний здоровяк лежал неподалеку. Его пулемета естественно рядом не оказалось. Джон спохватился и как мог проверил свои карманы. Так и есть - его обчистили точно так же, как и остальных. А не убили, наверное, потому что приняли за мертвого. Впрочем, признался себе Джон, везения в этом было мало. Через несколько часов под пялящим солнцем, без воды и пищи, не способный двигаться, он неминуемо погибнет.
В какой-то момент он даже позавидовал мертвецам, но не в характере Джона было отчаиваться и унывать. Первая волна паники и страха прошла, и энергичная натура Джона взяла свое. Он стал осматривать местность, ища, где можно было бы спрятаться в тень и переждать дневное пекло. Подходящее укрытие обнаружилось среди нагромождения небольших камней метрах в ста от того места, где он лежал. Между камнями было что-то вроде канавы, и Джону оставалось надеяться, что она достаточно глубока, чтобы в ней можно было спрятаться от солнца. Добраться до намеченного укрытия оказалось не так-то просто, если учесть, что Джон мог использовать лишь руки, чтобы ползти. Сделавшееся непослушным тело приходилось сначала приподнимать на локтях, а потом рывком бросать вперед. Когда он выполз на каменистую поверхность, стало еще тяжелее. Волочащиеся безвольные ноги постоянно за что-нибудь цеплялись, руки мгновенно покрылись ссадинами и порезами, а грудь тупо болела от ударов о жесткие камни. Когда Джон, наконец, оказался в благословенной тени, силы совершенно покинули его, и он погрузился в сон, больше похожий на обморок.
Разбудили его пронизывающий холод и близкие шорохи, доносившиеся откуда-то неподалеку. Вновь было темно, но теперь по совершенно иной причине. День давно уже сменила ночь. Шорохи послышались снова, затем раздался хруст щебня под чьими-то осторожными шагами. Совсем близко зазвучали приглушенные голоса, но ни двигаться, ни закричать или как-то иначе привлечь к себе внимание Джон уже не мог. Тело он не чувствовал вовсе, легкие будто были наполнены водой, и он еле дышал, а голову в висках до боли стягивал холод.