Фальшивая невеста мажора

Картинка размывается. Я чувствую выступившие слезы и ненавижу себя за это.

Это же такой позор – разрыдаться перед каким-то парнем.

Нужно собраться. Но вместо этого я вздрагиваю. Марк касается моего лица, приподымает подбородок, заглядывая в глаза, полные слез. Читающееся в его взгляде сожаление делает еще хуже. Я больше не могу держать себя в рамках и начинаю открыто плакать, чувствуя, как по щекам катятся соленые слезы.

Проявление чужой нежности и заботы всегда было триггером. Холодная семья взрастила во мне страх к таким простым вещам, как проявление чувств.

Я стекаю со столешницы, пользуясь его замешательством, и практически усаживаюсь на пол. Марк опускается передо мной на корточки следом, видимо, все еще стараясь уловить нить происходящего.

А меня бесит то, что он ни черта не понимает! Разве это не очевидно? Я все знаю, Валиев. Все твои мотивы и намерения мне известны и ни капли не импонируют.

Я как полная идиотка приперлась сюда, чтобы поддержать тебя, а ты только и думаешь о том, как залезть ко мне в трусы.

Его взгляд мечется по моему лицу, рука взметается в воздух и взлохмачивает короткостриженые волосы. Он хмурится. Его брови сползаются к переносице, где мгновенно появляется небольшая складка.

– Расскажешь? – он касается моего плеча, но сразу убирает руку, стоит мне проследить за его движением. – Е-ва…

– Мне нужно домой, – растираю слезы по лицу рукавом водолазки и предпринимаю попытку встать.

Марк мгновенно прижимает меня обратно к полу, не давая подняться.

– А мне нужно понять, что происходит.

В его интонации нет злости или раздражения, скорее, огромная озабоченность происходящим. Он, видимо, действительно пытается понять…

– Я тебе не подхожу. Ты мне тоже. Что непонятного?

– И рыдаешь ты, видимо, именно из-за такой вот жизненной несправедливости, да? – он отшатывается и вот теперь говорит немного резковато.

– Думай как хочешь.

Я снова хочу сбежать. Спрятаться. Говорить о чувствах у меня нет никакого желания. Я начинаю злиться и больше не хочу с ним ничего обсуждать. Откровенничать – тем более.

Марк вырастает надо мной и протягивает руку. Я смотрю на его пальцы и, проигнорировав жест любезности, оттолкнувшись ладошками от пола, поднимаюсь на ноги.

Валиев сжимает губы в тонкую полоску и втягивает правую щеку, явно прикусывая ее зубами изнутри.

– Ты права, – он кивает. – Понимать тебя я не обязан. Ты хотела идти? Проваливай.

Марк пинает табуретку и с мрачным видом выходит из кухни, оставляя меня там одну.

Мне снова хочется разрыдаться, только теперь громко, ни от кого этого не скрывая. Я просто одержима этим желанием, но, вопреки подтруниванию разума вроде: «Расплачься! Он вернется, и вы поговорите. Ты же этого хочешь! Не ври себе», – я шмыгаю носом и, обняв плечи, шагаю в прихожую.

Где-то в глубине квартиры слышатся голоса, будто Марк включил телевизор или запустил видео на ютубе. Поворачиваюсь на этот шум и, снова всхлипнув, натягиваю пуховик. И чего я добилась? Хотя вопрос нужно ставить по-другому: чего я вообще хотела?

Промолчать? У меня получилось. Теперь я могу молчать сколько хочу.

Не верить ему? С этим точно отлично справилась, теперь это не имеет никакого значения, и что-либо доказывать он мне не будет.

Потоптавшись на месте и надев сапоги, поворачиваю дверную защелку и выхожу в коридор парадной. Вызываю лифт и засовываю в уши наушники. Включаю музыку, и шум внешнего мира пропадает.

Оказавшись в кабинке, сверлю глазами пол. Створки лифта начинают медленно сползаться. Только вот сделать это до конца им мешает просунутая в кабинку нога. Поднимаю взгляд.

Марк стоит передо мной в расстегнутой куртке и домашних тапках с таким видом, будто оказался тут совершенно случайно. Делаю шаг назад, примерзая к стеночке.

Валиев шуршит курткой и поворачивается ко мне спиной, причем встает так, что, если я сдвинусь на два сантиметра вперед, уткнусь носом в его капюшон.

Лифт останавливается на первом этаже. Как только это происходит, Марк нажимает на кнопку четвертого, и створки снова схлопываются. Я не то что не успеваю выйти, я не успеваю сообразить, как мне это сделать, не столкнувшись с ним. Поэтому выбираю свою любимую тактику – игнор. Правда, звук в наушниках убавляю до минимума, стараясь прислушиваться к происходящему.

Марк убирает руки в карманы спортивок и даже что-то насвистывает.

Когда цифра на табло меняется на тройку, Валиев запрокидывает голову и, перекатившись с пяток на мыски, говорит:

– Рассказывай давай, иначе мы так до вечера можем кататься.

– Разве не ты меня только что выгнал?

– Да ты кого угодно доведешь. Бесишь же! – он поворачивается лицом, упираясь ладонью в стену над моей головой.

– Сам… бесишь. Если ты помнишь, я говорила, что не собираюсь с тобой спать. Так что нечего распускать руки. А вообще, стоило бы обговорить заранее еще одну вещь и дать друг другу обещание не влюбляться, – складываю руки на груди, чтобы это прозвучало как можно более надменно.

Марк приподнимает бровь и, чуть прищурившись, расплывается в улыбке.

– А если уже?