Фальшивая убийца

Ретивых девочек с медалями и красными дипломами в редакциях называют выскочками. Маниакальными правдоискательницами.

Оказалось, что пыл начал угасать.

Желание трудиться в коллективе, воюющем за заказные – хвалебно-лживые, торгово-хлебно-комиссионные – статьи, пропало вместе с юношескими прыщами и максимализмом той же возрастной группы. Мысли на бумаге излагались вяло, вхождение во взрослую жизнь оказалось тяжелейшей осадной войной: бронтозавры от журналистики цепко держались за свои портфели. Молодежь предпочитала позиционно-кулуарную партизанскую тактику и огрызалась статьями по бытовой тематике. Право писать о важном принадлежало динозаврам. И их любовницам.

А не выскочкам.

И вот однажды был день. И было слово:

– Папа. Я хочу уехать. Если стучаться лбом в запертое сознание, лучше это делать не здесь.

Я повышаю ставку на синяки – еду в Москву.

Уж если падать, то с колокольни. А не с крыльца нашей редакции в лужу.

Удивительный факт, но протестовать батюшка не стал. Принес из своей комнаты заветную палехскую коробочку – 8 сантиметров на 17, по крышке мчится тройка с разудалым ямщиком – и достал оттуда кровные:

– Вот. Бери. На первое время хватит.

Я ласково всплакнула на родительском плече и выслушала наставления:

– Береги себя, доченька. Синяки проходят, постарайся не набить новых шишек! – И ве черней лошадью отбыла в столицу. Собранный чемодан уже неделю стоял в моей комнате.

Я только сняла со стены любимую фотографию мамы – Крым девять лет назад, за год до ее смерти, – и бережно упаковала между джинсами и кофточками.

Столица встретила дождем и вокзальной толчеей. Встреча с городом-обманщиком мало напоминала свидание двух влюбленных, хотя все подготовительные атрибуты волнующего ожидания были. Бессонная ночь под перестук колес – была. Встреча утра туманного у окна вагона – была. Был даже торжественно нанесенный утренний макияж.

Не осталось только предвкушения. Оно исчезло, раздавленное огромностью вокзала.

Верткие командировочные и уверенные надменные аборигены толкали в спину, я приноровилась к их маршу, встала в плечо и к концу перрона подошла уже почти москвичкой. Обтертой, обтесанной, обшарканной толпой, не замечающей ее. Подтаскивая сзади чемодан на колесиках, я шла в объятия Бармалея.

Бурмистров Вася – Бармалей – дворово-школьный друг – стоял в конце перрона и в руке держал отнюдь не букет гвоздик – газету. В этом не было символизма. Выполняя мою просьбу, друг приобрел газету с вариантами по найму жилья.

Прибывшая толпа натыкалась на Бармалея, создавала буруны, а мой друг стоял недвижимо, как славный волжский утес. Толпа утекала дальше, собиралась в потоки, несущиеся к метро и переходам. Рослый Васька процеживал глазами гостей и жителей столицы, искал в их волнах почти затопленную макушку, выкрашенную в нежный золотистый цвет. С высоты метра девяноста двух процеживать толпу, вылавливая девичьи макушки, было удобно, но встретились мы все же глазами. Из-за спин и зонтов Василий углядел меня, махнул газетой и, придерживая руку над головами, поплыл в потоке встречным курсом.

– Али-и-и-иса!! – взревел дружище и подхватил меня под мышку.

Я чемодан из рук не выпустила. Как выброшенный якорь, он ударил Ваську по ногам и едва не утопил шлюпку с нашей обнимающейся парочкой в бурлящем потоке.

Но уронить Василия не просто. Он покрутил меня немного в воздухе, потом поставил на перрон и по-отечески поправил задравшийся от горячих объятий пиджак:

– Привет. Ты изменилась. Похудела.

(Папа считал, что я похорошела и повзрослела за те полгода, которые Вася не приезжал в родимый город. Но объяснять существенную разницу не стала. Как все мужчины, Вася тугодум, позже разберется сам.)

Василий вынул из моих пальцев ручку чемодана, вытянул ее на всю длину под свой рост, и дальнейший разговор повел уже по дороге к метро:

– В агентства по найму пойдем завтра. Сегодня переночуешь у меня, сходим куда-нибудь, оттянемся… Как папа, как наши?

– Папа в порядке, наших почти не вижу.

– Как он тебя отпустил? С боем?

– Нет, – протискиваясь к турникету, сказала я. – Папу обхаживает историчка, думаю, особенно скучно ему не будет…

– Тамара Сергеевна?! Историчка?!

– Ну да. Они давно роман крутят, надеются, что я слепая. И глухая в придачу.

– Чего только не бывает в жизни?! – восхитился мой высокорослый друг, я глубокомысленно посмотрела на его чисто выбритый подбородок, но вылезать с комментариями не стала.

Я уже давно научилась не удивляться простодушию этого двадцатитрехлетнего верзилы. Предполагать, что импозантный седовласый мужчина возраста «бес в ребро» останется без употребления в дамском коллективе – верх наивности! Папулю физика-вдовца уже лет шесть окучивали то историчка, то химичка, то психолог Ирина Викторовна! Он – первый парень на деревне, опора и любовь всего школьного колхоза!