Фальшивая Венера

Затем у меня в руке оказался сотовый телефон, и я набрал личный номер Марка, но не Лотты, Лотте я не стал звонить, потому что она ни в коем случае не должна была видеть меня таким, не должна была знать о препарате и обо всем остальном, и к тому же вдруг она подтвердит, что мы действительно живем в той красивой дорогой квартире, а все мои воспоминания о последних двадцати годах являются вымыслом?

Марк ответил, и я начал возбужденно трещать, но он сказал, что у него сейчас клиент и он не может говорить, но постарается поскорее освободиться, а я, ради всего святого, должен успокоиться. И правда, его голос, доносящийся из крошечной трубки, подействовал на меня успокаивающе, это была нить, которая связывала меня с тем, кто знал меня, меня настоящего. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я почувствовал, как пот у меня на лице начинает остывать, и договорился встретиться с Марком через полчаса в «Гормане».

Когда я вошел в бар, поток обеденного перерыва уже схлынул, и я сел за стойку.

— Где Клайд? — спросил я у молодой женщины, стоявшей за стойкой.

Я видел ее в первый раз, а Клайд работал в заведении еще со времен администрации Бима.[62]

— Клайд? — переспросила женщина, очевидно не имея понятия, о ком идет речь, и у меня внутри все снова начало трястись и я заказал мартини.

Выпив коктейль, я тотчас же попросил повторить и только теперь обратил внимание на то, что моего портрета Хиллари на стене больше нет. Его сменила старая афиша боксерского поединка в рамке. Я спросил у девушки, что случилось с картиной, а она ответила, что не понимает, о чем идет речь, и я уже собрался спорить с ней — если честно, я уже орал на нее во весь голос, — но тут появился Марк, утащил меня за столик в дальнем углу и спросил, какого хрена со мной происходит.

Я ему все рассказал. Рассказал про навороченную квартиру, в которой проснулся, про то, что мой ключ не подошел к двери моей студии, про негра у Боско, и все это вместе сводилось к тому… к чему? Кто-то похитил мою жизнь и заменил ее чужой? Но даже сам я, говоря это, почувствовал, что мои слова звучат полным бредом, от которого один короткий шаг до разговоров с инопланетянами и секретных заданий ЦРУ. Однако Марк дал мне полностью выговориться, а затем сказал:

— Малыш, у нас проблема.

— У нас?

— О да. Я только что заверил Кастелли, что ты займешься его потолком, и вот ты вываливаешь на меня свой нервный срыв.

Тут я увидел проблеск надежды.

— Значит, эта фреска — настоящая работа, и я… ну, не согласился бы на нее, если бы был преуспевающим коммерческим художником, да?

— Не знаю, Чаз. Быть может, тебе нужно отдохнуть. Быть может, Тьеполо тебя зачаровал. Кто знает, на что способны художники? Хокни столько лет снимал на поляроид…

— В задницу Хокни! — воскликнул я громче, чем намеревался, и на нас стали оборачиваться. — И ты тоже ступай к такой-то матери! Что случилось с моим портретом Хиллари Клинтон?

— О чем это ты, Чаз? Какой портрет Хиллари Клинтон?

— Да о том, о том самом, который уже много лет висел за стойкой, и барменша другая…

— Чаз! Успокойся, черт побери!

— Просто скажи мне, что я — это я!

Я почти кричал, и Марк ответил тем самым умиротворяющим голосом, который, как ничто другое, еще больше распаляет гнев того, к кому обращены эти слова:

— Ну какой в этом толк, дружище? Если ты и правда спятил, возможно, тебе только кажется, что я говорю то самое, что ты хочешь услышать. Или наоборот. Послушай, давай выйдем, тебя вышвырнут отсюда, если ты будешь продолжать и дальше так орать.

Марк бросил на стол деньги, оставив гораздо более щедрые чаевые, чем полагается, и выпроводил меня на улицу. Там он с сотового телефона вызвал свой черный лимузин, через несколько минут машина подъехала, и мы сели. Пока что я ничего не имел против. Черный лимузин, Марк разговаривает по сотовому телефону с клиентом — нормальная ситуация, его не слишком беспокоило то, что произошло со мной, так почему это должно беспокоить меня? Да, логика сумасшедшего, но в тот момент ничего другого у меня не было.

Мы подъехали к галерее Марка и вышли из машины. Ему нужно было уладить кое-какие дела; я должен был подождать в кабинете, вверх по лестнице от выставочного зала. Я обрадовался этому, ничего срочного у меня не было. Усевшись в большое кожаное кресло и закрыв глаза, я подумал, не заснуть ли мне, а когда проснусь, все уже снова будет нормальным. Нет, из этого ничего не получится, я был слишком заведен, несмотря на выпитое. Ну хорошо, я постоянно возвращался к мысли, что все объяснялось побочным действием сальвинорина, о котором еще никто не знает, какая-то тонкая система у меня в голове сломалась, и мне в галлюцинациях видится альтернативная реальность, в ней я — процветающий художник, пишу картины, которые настоящий я ненавижу и презираю.