Фальшивая Венера

— О, этим я занимался в начале своей карьеры. У меня был диплом по истории искусства, как мне казалось, совершенно бесполезный для дипломата — гораздо больше подошли бы экономика, политология, а если и история, то предпочтительно история правителей и коварных убийств, войн и всего такого, — однако, судя по всему, кто-то в министерстве ознакомился с личными делами сотрудников, потому что меня отобрали для участия в переговорах о возвращении произведений искусства, награбленных Третьим рейхом. Если не ошибаюсь, было это в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Разумеется, главные сокровища, самые знаменитые работы, украденные Герингом и другими главными бандитами, уже были возвращены. Однако масштабы грабежей были так огромны… Была нещадно ограблена целая высококультурная прослойка населения Германии и оккупированных стран, не говоря о музеях в Нидерландах, Франции и Польше. И речь идет не только о евреях, которые, естественно, лишились всего, но и о либералах и социалистах всех мастей. Я хочу сказать, если правящий режим беззаконен по своей сути, любой честолюбец, рвущийся к власти, может получить все, что пожелает, объявив законного владельца врагом государства.

— И чем же вы занимались?

— Ну, было открыто учреждение в Париже, и туда обращался человек, скажем французский еврей, которому удалось выжить, и он предъявлял иск: у меня был Сезанн, у меня был Рубенс, а потом пришли немцы и картины исчезли. А затем полиция, скажем так, находит немцев, которые орудовали в тех краях, где жил потерпевший, присматривается к ним внимательнее, и, можно не сомневаться, у бывшего гауптштурмфюрера СС Шульца на чердаке припрятан Сезанн, тот самый Сезанн этого француза, по крайней мере так кажется. Но поскольку это международное ведомство и действует оно в высшей степени корректно, сначала нужно убедиться, что это та самая картина и что она действительно принадлежала тому французу, и так далее в том же духе, а для этой цели нужен дипломат, разбирающийся в искусстве, каковым и был я. Итак, герр Шульц отсидел свой срок в тюрьме, возможно, три года, потому что он, в конце концов, убил лишь сотню евреев, а не сто тысяч, и сейчас он участвует в восстановлении Германии и ему очень хочется сохранить картину, которую он намеревается впоследствии продать, чтобы расширить свое дело. Тогда он идет на хитрость и нанимает студента художественного училища, чтобы тот снял копию, и нужно иметь под рукой того, кто сможет схватить мошенника за руку, и это опять оказываюсь я.

— Господи, я ничего этого не знал, — сказал я. — И часто такое случалось?

— Нет, потому что, как тебе, несомненно, известно, подделка картин — дело трудное, а все эти Шульцы в массе своей не были великими знатоками искусства. Как правило, попытки обмана были детскими. — Морис, улыбнувшись, ткнул большим пальцем вверх. — Я рад, что ты в те времена не занимался этим бизнесом.

И тут я вдруг почему-то вспомнил разговор с Марком о подделках произведений искусства, быть может, слово «бизнес» задело какой-то нейрон, и я спросил:

— А вам приходилось слышать о некоем Креббсе, он в художественном бизнесе?

При упоминании этой фамилии знакомое добродушное выражение исчезло с лица Мориса, и я на мгновение увидел маску профессионального дипломата, которую он носил на протяжении тридцати лет.

— Ты имеешь в виду Хорста Акселя Креббса?

— Нет, — сказал я. — Кажется, этого человека зовут Вернер.

— В таком случае это его сын. А почему ты спросил?

И я рассказал ему о том, что Слотски упомянул о связи между реставрацией этой фрески и Креббсом. Морис молча выслушал меня, затем произнес:

— Давай прогуляемся. Я хочу снова взглянуть на Сан-Дзаккарию Беллини.

Покинув дворец, мы направились пешком на юг по Корте-Ротта под ледяным дождем, который зимой, начиная с Рождества и до самого карнавала, прогоняет из Венеции почти всех туристов. В покрытых тонкой пленкой воды неровных улицах отражались, словно в каналах, пестрые каменные узоры величественных фасадов. Пока мы шли, Морис начал рассказывать:

— Итак, позволь рассказать тебе о геррах Креббсах. Сначала отец, Хорст Аксель Креббс. Подобно мне и Гитлеру, неудавшийся художник. Слишком юный, он не попал на Первую мировую войну и после богемной молодости, проведенной в Мюнхене, открыл там в тысяча девятьсот двадцать третьем году художественную галерею. В тысяча девятьсот двадцать восьмом году вступил в нацистскую партию, а после прихода Гитлера к власти был назначен куратором Старой Пинакотеки вместо смещенного еврея. К этому времени он уже женился и имел сына, Вернера Хорста, родившегося в тысяча девятьсот тридцать третьем году. В тысяча девятьсот сороковом году нацисты организовали так называемый Специальный штаб рейхсляйтера Розенберга. Тебе известно, что это такое?

— Нет, но смею предположить, его деятельность вряд ли была направлена на повышение всеобщего благоденствия человечества.