Фальшивая война (СИ)

Ну, не то чтобы очень молчаливым, ничто не мешало ему отпускать обычные едкие комментарии в адрес гриффиндорцев. И это даже радовало Гермиону: он ведёт себя, как обычно, а значит, ничего не знает. Периодически она ловила на себе его взгляд, но по сравнению с тем, как на нее теперь пялилась добрая половина Хогвартса, это можно было вполне счесть обычным для него безразличием. В глубине души Гермиона сочувствовала ему: знание того, что ты едва доживешь до лета, если не объявится сама собой неизвестная девушка и не выйдет за тебя замуж, вряд ли могло добавить кому-то счастья в жизни, даже если этот кто-то – высокомерный сноб Драко Малфой. Но, судя по всему, он неплохо справлялся, и Гермиона эгоистично сосредоточилась на собственных проблемах.

Текст брачного контракта был готов и вычитан. Он отвечал всем требованиям магического законодательства, его было невозможно оспорить и разорвать. После заключения брака Малфои костьми лягут, чтобы ни один волосок не упал с ее головы, а уж принять эти условия она их вынудит. Ей-то терять нечего, а вот Люциус вряд ли пожертвует своим единственным сыном.

Загвоздка была в том, что она так и не нашла способа обезопасить себя с момента помолвки, когда ее личность станет известна, и до бракосочетания. Пожениться сразу не выйдет, между официальной помолвкой и свадьбой должен пройти хотя бы месяц, а лучше три. А за три месяца Люциус Малфой может придумать все, что угодно…

Драко Малфой и не подозревал, что Гермиона Грейнджер переживает за его эмоциональное состояние. Состояние, кстати сказать, было ни к черту.

За первые три недели сентября не произошло ровным счётом ни-че-го. Ни письма от таинственной незнакомки, ни намеков от девушек в школе, полное и абсолютное ничего.

Не то чтобы девушки перестали обращать на него внимание: негласный титул Слизеринского принца он носил в том числе и за красивые глаза, да и не только глаза, что уж скромничать. Но среди них не было ни одной темной лошадки, которая могла бы оказаться дочерью Розье.

А дни продолжали утекать. Сентябрь почти закончился, и у него оставалось всего восемь месяцев. Восемь месяцев жизни.

Драко очень старался выбросить эти мысли из головы. Занимал свое время учёбой, тренировками по квиддичу, пару раз напился с Забини, пуще прежнего издевался над гриффиндорцами… и наблюдал за Гермионой Грейнджер.

Ему не показалось тогда на вокзале: она изменилась. И не только внешне, хотя это как раз заметили все ученики Хогвартса. В первую неделю гостиная Слизерина буквально гудела именем гриффиндорской принцессы: парни, не стесняясь в выражениях, обсуждали во всех подробностях достоинства фигуры девушки, которые не в состоянии были скрыть струящиеся шелковые мантии, которые она теперь носила, не снимая, а девушки плевались ядом, обсуждая ее наряды и гадая, откуда у грязнокровки взялось целое состояние, которое ей несомненно пришлось выложить за такой гардероб.

Но дело было не только в ее одежде. Грейнджер стала иначе двигаться: в каждом движении появилась хищная кошачья грация, жесты стали сдержанее и точнее. Даже руку на занятиях она стала поднимать по-другому. Драко заметил это еще на первом уроке по уходу за магическими существами, и даже передразнил ее, надеясь посмотреть на реакцию, но добился только вспышки хохота от слизеринцев. Грейнджер же лишь скользнула по нему взглядом и отвернулась, как будто его выходка не имела к гриффиндорке ни малейшего отношения.

Она вообще стала вести себя так, как будто все происходящее ее не касалось. Все реже появлялась вместе с Уизли и Поттером, никогда не приходила в Большой зал на ужин, а иногда и вовсе не появлялась целый день, как будто исчезала из школы.

А еще она молчала.

Это было так странно: Гермиона Грейнджер, гриффиндорская выскочка, молчала. Молчала в ответ на его подколки, молчала на переменах, а главное – молчала на уроках Амбридж. Та Грейнджер, которую он знал четыре предыдущих года, высказала бы все, что думает о методах преподавания министерской жабы на первом же уроке. И непременно вступилась бы за Поттера. А эта Грейнджер молчала и, казалось, ей не было никакого дела до того, что происходит в классе.

Если бы у Драко был друг, с которым он мог об этом поговорить, этот друг непременно поинтересовался бы, откуда самый заносчивый и эгоистичный чистокровный сноб Слизерина столько знает о магглорожденной гриффиндорской зубриле, что смог заметить все эти изменения. Но таких друзей у Малфоя не было, и его никто ни о чем не спрашивал.

Драко Малфой ошибался.

Гермионе вовсе не было безразлично происходящее в классе. Каждый раз на уроках ЗОТИ она кипела от возмущения.

Эта жаба наверняка специально их ничему не учит, чтобы в случае чего волшебники оказались абсолютно беспомощными. Пропасть между тем, чему ее за три месяца научил Брегович, и что умели ее ровесники, была просто огромной, и росла с каждым днем.