Фальшивые червонцы

Впрочем, почему же в Ленинграде? Гораздо раньше, скорее всего, еще в пограничной полосе. А возница на пароконном фургоне, слишком услужливо выскочивший на дорогу? Разве случайно появился он на его пути со своей глупой болтовней, призванной ослабить внимание? А вежливый тихий студентик, довезший его до Ленинграда и сдавший с рук на руки? Боже милостивый, сколько идиотских ошибок допущено, как он был доверчив и глуп!

Всю ночь он бодрствовал.

Лежал на своей нижней полке, накрывшись с головой одеялом, лихорадочно обдумывал ситуацию. Выйти придется на какой-то из станций, другого ничего не остается. Исчезнуть из вагона по возможности незаметно, без шума, повернее оторвавшись от преследования. Ну и держать себя в железной узде самодисциплины. Не все еще загублено, остались кое-какие шансы выкрутиться с честью. Серого Волка ноги кормят. Ноги и сообразительная голова.

В Клину, за девяносто километров от Москвы, он расстался с уютом спального вагона. Вылез в окошко уборной и стремительно нырнул под стоящий на соседнем пути состав с порожняком.

Прыжок получился мягким, кошачьим. Смотритель с молоточком, проверявший вагонные буксы, даже не обернулся в его сторону.

До Москвы он добирался целый день. Менял пригородные поезда, соскакивал на ходу у семафоров и топал пешком, а на станции Сходня и вовсе отказался от услуг железнодорожного транспорта. Вышел на шоссе, дождался попутной машины с какими-то бочками, доехал за трешку.

«Хвоста» за ним не было — это точно. Самые опытные ищейки не смогли бы уследить за его неожиданными хитроумными зигзагами. И билет на Смоленск он раздобыл с помощью сердобольной маленькой старушенции, едущей погостить у замужней дочери. Ловко заговорил ей зубы, пожаловался на фронтовое ранение ноги, на нестерпимые боли, и старушка согласилась постоять в очереди.

Нервное напряжение несколько снизилось. Только зверски истязал голод. В шикарный вокзальный ресторан с хрустальными люстрами и белоснежными скатертями он не решился лезть. Хватит ленинградских излишеств, вполне достаточно. Поблагодарил старушенцию за услугу и вышел на вокзальную площадь.

Новая встряска обрушилась на него ровно через десять минут. Ужасная по своей дикой нелепости, чем-то схожая с кошмарным сном и тем не менее толкнувшая к новым безрассудствам.

Харчевня, которую он разыскал, была извозчичьей. Гоняли тут чаи с баранками, баловались иногда водочкой, а разносолов в меню не было и, судя по всему, не предвиделось. На первое жиденькие монастырские щи без мяса, на второе — отварная картошка с грибной подливкой.

Едва он взялся за свою миску со щами, как к нему, не очень твердо держась на ногах, приблизилась мрачноватая небритая личность. «Выдь, Коля, на улицу, поговорить надо», — прохрипела личность, обдав острейшими запахами стойкого перегара. «В чем, собственно, дело? — строго спросил он, всем своим существом предчувствуя беду. — Вы меня с кем-то путаете». На личность его строгая интонация не произвела ни малейшего впечатления. Наоборот, личность явно возвысила голос, ища сочувствия за соседними столами. «Ах, путаю, да? А кто Нюркину долю замотал? Не ты разве, гад? Отдай, говорю, добром! Я и милицию могу крикнуть, мне ничего не стоит!»

Посетители харчевни прислушивались к их объяснению с нескрываемым злым любопытством. Назревал скандал.

Изо всей силы толкнув личность в грудь, он бросился к входной двери, выскочил в переулок, коротким ударом в подбородок свалил какого-то мужчину, преградившего дорогу, и побежал в темноту. Вслед неслись возбужденные крики.

Позднее, чуть отдышавшись в говорливом многолюдье бесплацкартного вагона, он ругательски ругал себя за паникерство. Следовало откупиться, сунуть этому бродяге червонец, свести разговор к шутке. Наконец, выйти с ним на улицу, разделаться без нежелательных свидетелей.

Но тогда, отчаянно петляя во мраке московских тупичков, подворотен и глухих переулочков, он и не подумал об этих возможностях. Страх парализовал его неистощимую изобретательность, которой он так гордился в душе. Страх глупый, унизительный, опустошающий. Нервная система явно отказывала.

В Смоленск скорый поезд прибывал на рассвете. Сразу идти по адресу корнета вряд ли было разумно. Сперва требовалось кое-что разведать, прояснить слегка обстановочку. Адрес достаточно старый, никем, в сущности, не проверенный. Мало ли какие перемены случаются за столько лет. Особенно с офицерами, активно участвовавшими в борьбе против большевиков.

До полдесятого он обретался на местном привозе. С жадной торопливостью набросился на горячие пирожки у мордастой торговки, принудив себя остановиться на шестом, выпил бутылку вкуснейшего топленого молока, купил хороших папирос.

Крикливая базарная толпа действовала на него умиротворяюще, вчерашние передряги начали казаться не столь серьезными.

В десять открылся киоск горсправки. Воспользоваться его услугами было удобнее всего. Имя и отчество корнета он знает, а возраст назовет приблизительно.