Фальшивые червонцы

— Итак, займемся формальностями. Эдуардом Дерновым вы называться не желаете, документов, удостоверяющих личность, обнаружено не было. Выходит, считать вас лицом безымянным?

— Зачем же? У меня есть и имя, и фамилия.

— Прекрасно! Стало быть, назовите себя, и не будем напрасно терять время.

— Фамилия моя Гринберг, зовут меня Александром Карловичем. Признаю чистосердечно, советскую границу я перешел на свой страх и риск, за что готов нести ответственность. Хотел бы при этом заметить, гражданин следователь, что выбора у меня не было. Либо пойти в обход существующих законов, либо навеки отказаться от возможности увидеть самое дорогое для меня существо. Каюсь, устоять перед искушением не сумел...

История, которую терпеливо выслушал и записал в протокол Сергей Цаплин, имела ярко выраженную романтическую окраску.

С несчастной любовью, с многолетней тягостной разлукой, с письмами, отправленными через третьи руки, и всеми другими признаками жанра. Если бы не знать, кто ее рассказывает, эту историю, невольно поддался бы сочувственному настроению.

В протоколе допроса она заняла несколько страниц, а в кратком изложении выглядела примерно так.

Александр Карлович Гринберг, как и тысячи других бывших русских офицеров, лишенный родной почвы эмигрант. Имел глупость участвовать в битвах гражданской войны на юге России, эвакуировался с разбитым войском барона Врангеля. Досыта хватил нужды и всяческих лишений, как материальных, так и нравственных, голодал, холодал, но в последние годы материальное положение несколько улучшилось.

Жительствует постоянно в городе Данциге, служит в крупной коммерческой фирме, занятой экспортом сельскохозяйственных машин.

Ему уже тридцать восьмой год, молодость давно позади, и до сих пор он одинок. Невеста осталась в России. Лет пять он не имел о ней никаких известий, а затем случайно выяснил, что она в Смоленске, что любит его по-прежнему, что с нетерпением ждет.

Сообщил обо всем этом сослуживец. С помощью сослуживца, кстати, шла и переписка.

Перейдя линию советской границы по тропинке, указанной контрабандистами, он добрался до Пскова без приключений. На псковском вокзале, при покупке билета, ему почудилось, что за ним установлено наблюдение. Этим, собственно, и объясняются некоторые странности его маршрута, на которые изволил намекнуть следователь, сказав, что он мотался с поезда на поезд.

В Смоленске, увы, караулило жестокое разочарование. Невесты своей он не нашел, так как точный адрес был неизвестен.

Вдобавок ему сообщили, что сослуживец, оказывается, успел переехать на жительство в далекую Сибирь. Так что вышла полная неудача: ни единого знакомого во всем городе, даже поговорить не с кем.

С гражданином Карташевым знакомство у него шапочное, случайное. Обратился к нему потому, что не видел иного выхода. Вынужден был просить убежища на ночь, исчерпал все свои физические силы.

Нет, с бывшим генералом Глазенапом не имеет чести быть знакомым. Осведомлен, что живет он в Данциге, читал в газетах об эмигрантских собраниях, на которых Глазенап выступает с речами, а лично встретиться случая не представилось. Политика, сказать по совести, вне сферы его жизненных интересов. И без нее у каждого хватает забот.

Относительно того, что червонцы поддельны, он впервые услышал от следователя. Выходит, его обманули бессовестные рижские спекулянты с черной биржи. Собираясь в свой рискованный вояж, он снял с банковского счета все сбережения. Знающие люди посоветовали обменять их на советские деньги, вот он и послушался, обменял.

Оружие всегда при нем, это у него в крови. В Советском Союзе и тем паче хотелось чувствовать себя независимым от капризов фортуны.

Откровенно говоря, он твердо решил пустить себе пулю в лоб, живым в руки чекистов не даваться. К несчастью, сцапали его с удивительным проворством, пальцем не успел шевельнуть.

Сергей Цаплин слушал молча, не переспрашивая. Записывал все в протокол и отношения своего к наспех сочиненной легенде никак не выражал. Не стал придираться к бросающимся в глаза несуразностям, не ловил и на очевидных противоречиях.

Лишь в конце допроса, дав расписаться под каждой страничкой протокола, заметил как бы к слову:

— А тренировались вы маловато, Александр Карлович...

— О чем вы, гражданин следователь? О какой тренировке?

— Подпись у вас чересчур старательная, — сказал Сергей Цаплин с озабоченным выражением лица. — На ученическое чистописание смахивает. Надо было хорошенько потренироваться... Времени у вас было достаточно, никто вас не подгонял, можно было набить руку...

Ястребиные глаза на какой-то миг дрогнули, что-то в них мелькнуло, смахивающее на растерянность, и это было, пожалуй, самым ощутимым результатом их первой встречи.

17

Сбылось! В Ленинграде как раз все и сбылось, в Ленинграде!