Фальшивые червонцы

Поколение, к которому принадлежал Сергей Цаплин, победу Октября встретило в мальчишеском возрасте. Штурмовать Зимний дворец ему не пришлось, да и в сражениях гражданской войны успели принять участие лишь отдельные счастливчики. С завистью взирало это поколение на подвиги своих отцов и старших братьев, с неутоленной жаждой действия, способного хоть в какой-то степени компенсировать вопиющее упущение природы.

Не в правилах молодых людей двадцатых годов было отказываться от заданий комсомола, искать личную выгоду или ронять свое революционное достоинство недобросовестным отношением к порученной работе. Ежели говорят тебе надо — стало быть, действительно надо. В лепешку разбейся, а задание выполни.

К новым своим обязанностям Сергей Цаплин привыкал со скрипом, каждый день подстегивая себя напоминанием о дисциплине и комсомольском долге.

Больно уж все было непохоже здесь на пройденные им житейские университеты: ни веселого многоголосья комсомольских будней в губкоме, где сколько голов, столько и мнений, ни суровой собранности военморского бытия на борту линейного корабля, когда приказ командира — железный закон, а твое дело выполнять команду.

На Гороховой дороже всего прочего ценилось самостоятельное умение мыслить.

Дадут тебе поручение, немногословно объяснят, что тут к чему, вот и думай, соображай, ищи самый разумный вариант. Неплохо, понятно, посоветоваться со старшими товарищами, в помощи никогда не откажут, с удовольствием поддержат новичка квалифицированной консультацией, но беда в том, что не всякий раз имеется время для разговоров. Бывает такая сложится обстановочка, столько в ней драматизма и неотложной срочности, что каждая минута на счету. Вот и приходится действовать собственным разумением, на дядю со стороны не надеяться.

Мессинг не застращивал начинающего практиканта, по-честному предупредив о трудностях чекистской профессии. Их и впрямь было сверх всякой нормы, этих каждодневно и ежечасно возникающих проблем, которые требуют мобилизации всех твоих сил.

Чем больше присматривался Сергей Цаплин к окружающей его действительности, тем отчетливее начинал сознавать, что поставлен на ответственный боевой пост. Стоишь на том посту без винтовки, открытый всем ветрам, и не жди разводящего в предписанный уставом час, смены может не быть. Пост твой круглосуточный, боеготовность тут требуется в любую минуту дня и ночи.

Наглядным доказательством этого был, пожалуй, и экстренный ночной вызов к самому начальнику КРО.

Не успел, можно сказать, добраться последним трамваем до холостяцкой своей комнатки на проспекте Декабристов, еще чайник не вскипел на примусе, как следом летит посыльный мотоциклист в забрызганной грязью шинели. Время позднее, далеко уж за полночь, дождище хлещет на улице, и никому, собственно, нет дела, что башка у тебя разламывается от усталости, — служба есть служба, зря мотоциклиста не отправят.

Еще нагляднее простую эту истину подтверждал Эдуард Петрович Салынь, ведавший на Гороховой отделом контрразведки. Слабого здоровьишка, узкогрудый, с чахоточным румянцем на впалых щеках, он сильнее других нуждался в отдыхе и, вероятно, в длительном санаторном лечении, а домой всегда уезжал последним.

— Не серчайте, Сергей Павлович, на мое начальничье самоуправство, — извинился Салынь, поднимаясь ему навстречу. — Думал-думал и, к великому сожалению, иного выхода не нашел, а времени у нас с вами в обрез. Шестичасовым утренним поездом следует ехать на станцию Званка, а оттуда еще дальше — в село Старая Ладога... Дело весьма срочное, откладывать мы не имеем права...

С обычной своей суховатой сдержанностью, немногословно и очень точными словами Эдуард Петрович изложил суть возникшей вдруг ситуации.

В бухгалтерии розничной базы Губпотребсоюза, в Апраксином дворе, задержан вечером некий Емельян Иванович Комаров, мелкий торговец-лотошник из Старой Ладоги. Среди предъявленных им в кассу денежных купюр был обнаружен фальшивый червонец. Комарова доставили в милицию и обыскали. При этом было найдено еще два поддельных десятирублевых билета.

На допросе в отделении милиции лотошник показал, что фальшивками с ним расплатился кто-то из староладожских жителей. Кто конкретно, торговец не помнит или не желает сказать.

Самого Комарова отпустили, и поздним вечерним поездом он уехал к себе в Старую Ладогу. С горя, а возможно, с перепугу изрядно напился в буфете Московского вокзала. Кричал, захмелев, что кругом теперь сплошные притеснения, что дерут с него семь шкур — и фининспектор, и сельсовет, и милиция.

— По имеющимся сведениям, в тех краях частенько появляются фальшивые деньги, — сказал Салынь. — Думаю, полезно будет погостить немножко в Старой Ладоге, присмотреться к тамошним людям и порядкам. С осоавиахимовской работой вы знакомы?

— Приблизительно, товарищ начальник. На линкоре случалось кое-что делать, мы шефствовали над низовой ячейкой Морзавода...