Было как-то совестно и неловко перед Филиппом Изотовичем. Объявить бы ему всю правду напрямик, и коллективными усилиями решать задачу. Внести, к примеру, ясность в историю с фальшивыми червонцами, за которые получил он нагоняй от своего почтового ведомства. Кто их принес на почту, когда и кем они обнаружены. Если это был почтовый перевод, то должны остаться следы. Копия квитанции или накладная на отправку корреспонденции.
Но раскрывать себя он не мог, не имел права. Волей-неволей надо было дожидаться, не вспомнит ли об этом происшествии сам Филипп Изотович.
Перед тем как укладываться спать, Филипп Изотович завел довольно занятное объяснение с дочкой. Говорили они вполголоса в дочкиной светелке, за тонкой бревенчатой перегородкой. Не каждое слово можно было разобрать, и все же объяснение это выглядело странным, в доме отсекра партячейки трудно объяснимым.
Дочка наотрез отказывалась пойти утром в церковь на воскресную службу. Сквозь слезы твердила отцу, что стыдно ей перед подругами, что и без того ее видели прошлый раз на паперти, хватит ей срамиться. Отец между тем настаивал, чтобы обязательно пошла. И в сердцах напомнил о какой-то дочкиной провинности, которую другим путем загладить нельзя.
В горницу Филипп Изотович вернулся насупленный. Глянул исподлобья на гостя, будто проверяя, слышал ли тот его разговор с дочкой, помолчал в невеселой задумчивости, тяжело вздохнул:
— Ошибочка, понимаешь, приключилась у моей Клавдии. Затем и гоняю ее в церковь... А девке, само собой, срамиться нет желания. Плачет, отказывается...
— Какая ошибочка, Филипп Изотович?
— А такая, дорогой товарищ Морозов, что надобно мне изловить в нашей местности одного мошенника. Не ради вычетов из зарплаты — перебьюсь как-нибудь, с голоду не подохну. И не ради выговора, который объявлен мне начальством за здорово живешь. Из принципа требуется его поймать, чтобы не морочил больше добрых людей...
— Не пойму я ничего, Филипп Изотович. При чем здесь церковь? О каком мошеннике ты говоришь?
— А ты не спеши, товарищ Морозов. Сейчас я тебе все объясню по порядку...
История эта заслуживала внимания.
Филиппа Изотовича на прошлой неделе вызвали в уком партии. Не желая закрывать почту на целый день, он оставил взамен себя Клавдию. Велел быть поаккуратней с деньгами и спокойно уехал. После смерти жены Клавдия у него и за хозяйку, и за помощницу в работе. Девчонка толковая, серьезная, комсомолка, понадеяться на нее можно вполне — все сделает как надо.
Совещание отсекров сельских партийных ячеек затянулось до вечера. Среди прочих важных вопросов была на нем и информация начальника милиции о появлении в округе фальшивых червонцев. Было рекомендовано товарищам повнимательней присматриваться, научили, как надо отличать подделки от настоящих денег.
Вернувшись домой, Филипп Изотович, несмотря на поздний час, вздумал проверить наличность в кассе. Клавдия уже спала, а он сидел с лампой и подолгу рассматривал каждую купюру, выискивая изъяны. Две хрустящие новенькие десятирублевки показались ему сомнительными.
Пришлось будить дочку. Спросонок Клавдия ничего толком не сказала, но утром кое-что разъяснилось.
Оба червонца менял на почте бойкий разговорчивый дядька, похожий ухватками на приказчика. Дважды забегал к ней с одинаковой просьбой, и дважды Клавдии оказывала ему услугу, соблазнившись видом новых бумажек.
Дядька этот не из староладожских жителей. Клавдия долго припоминала, где его видела раньше, и наконец вспомнила: возле церкви, во время крестного хода в престольный праздник. Дядька шел впереди священника, в руках у него была икона.
Стало быть, не простой богомолец — из церковного актива. У церкви его надо искать, больше негде. Вот из-за чего приходится ссориться с Клавдией.
— А выговор тебе за что?
— Вот за это самое, — нахмурился Филипп Изотович. — Червонцы оказались фальшивыми, как я и думал. Двадцать целковых из жалованья высчитают, да еще выговор впридачу: за халатное отношение к исполнению служебных обязанностей...
— Так это же форменное головотяпство!
— Как хочешь называй, дорогой товарищ Морозов. Мне на выговор этот плевать, не шубу с него шить, с выговора. Мне надобно добраться до этого ловкого мошенника. И доберусь, можешь быть спокоен, разыщу сукиного сына!
8
Воскресное утро у Сергея Цаплина выдалось свободным.
Сумрачная, неразговорчивая Клавдия спозаранку убежала из дому, Филипп Изотович вызвал к себе комсомольского секретаря, который должен был готовить собрание молодежи по осоавиахимовским вопросам, а Сергей Цаплин отправился взглянуть на здешнюю ярмарку.
Было свежо и безоблачно, как всегда бывает в канун настоящих заморозков. Под ногами звонко хрустели тонкие ледяные корочки.
Ярмарочная жизнь, громкоголосая, чуточку нервная и суматошная, вступала в свою колею, предвещая оживленный торговый денек.