Фальшивый Фауст

Роман Зариня интересен прежде всего просто как акт просветительский. Из него можно много-много узнать: узнать о том, как жила в тридцатые годы нашего века страдалица Латвия, маленькое прибалтийское государство, вроде бы самостоятельное, а на деле — потенциальный плацдарм для Германии. Были тут социологические иллюзии, было политиканство, было вдосталь индивидуального и группового авантюризма. Унаследованный еще от XIX века быт вытеснялся бытом новым, невиданным: старичков извозчиков сменяли такси; латвийскую национальную армию украшали аж два устрашающих танка, один из коих, впрочем, чуть было не развалился во время торжественного парада. В Латвии мелькали десятки политических партий, объединений, союзов; перекликались и пререкались газеты. Все это создавало видимость полной государственной самостоятельности республики; одни верили этой обманчивой видимости, другие не верили, третьи же колебались. Судьбы родины тревожили, настораживали. Демократия изживала себя, разваливалась. Базарно пестрый плюрализм, поначалу порадовав обывателя, быстро начал его утомлять. На развалинах демократии складывалась диктатура: свято место пусто не бывает, то же можно сказать и о самом поганом месте; диктатор всегда отыщется там, где обыватель оказывается угнетенным политической и экономической бесперспективностью, где он ощущает истощение общественной мысли, развал. Сопротивление диктаторским вожделеньям слабеет; более того, появляется даже и некое томление, тоска по единоначалию. Созерцает обыватель царящую вокруг суету, прислушивается он к разнородным воплям газет, к кривотолкам и думает: «Ах, да когда же все-таки это кончится!..» А диктатор оказывается тут как тут.

Портрет диктатора Латвии в романе забавен. Но легко потешаться над диктаторами по прошествии злых времен, уязвлять их задним числом. Велика ль тут заслуга? И Заринь пишет не столько о самой диктатуре, о ее идиотских причудах, капризах и прочих художествах, сколько о явлениях побочных, от нее производных, связанных с нею косвенно, опосредствованно, но достаточно прочно. Явления эти — нравственное, духовное опустошение человека и сопутствующий такому опустошению оккультизм — приверженность к разного рода потаенным учениям и умениям, к тайноведению.

Оккультизм не мистичен, он… строжайше «научен». Там, где мистика требует веры и только веры, оккультизм выступает с целыми системами умозаключений и эмпирических доказательств: сегодня, к примеру, последняя новинка его — появляющиеся на английском языке сборники повествований больных, умиравших, испытавших клиническую смерть, но успешно реанимированных. Из рассказов этих несчастных можно почерпнуть подробнейшие и достоверные сведения об устроении жизни вне пределов окружающего нас мира, о встречах с давно умершими родными и близкими. Мы получили наконец своего рода документальные доказательства трансформации нашей греховной плоти в иные виды материи, продолжения жизни в вечности. В сотворении чуда участвуют современные физиология, биохимия. Все «научно»! И, наверное, всего прежде именно поэтому все отчаянно противно: умирать, воротиться к жизни и болтать о том, как оно устроено там, где ты побывал, — в этом есть какая-то развязность души, измельчение духа. И неудивительно, что за самодеятельные репортажи из тайных миров ухватился ищущий кратчайших путей к запретному обыватель.

Так или иначе, но «Фальшивый Фауст» — о политике, о духовности и об оккультизме. «Поскольку я начитался писанины оккультных ворожеев о переселении душ, то свято верил, что душа Кристофера Марло спустя триста пятьдесят лет выбрала плотью мое тело», — говорит герой романа Зариня, молодой музыкант, композитор-новатор. Претерпел он немало: был гоним и непризнан, был влюблен и несчастливо, и в полную меру счастья; был осмеян. Его преследовали. Его протыкали финкой, гноили в немецком концлагере. Но он выжил, преодолев и недуги, и козни тайной полиции. Выжил потому, что творил: творил музыку, творил чистую свою любовь к поэтессе по имени Маргарита. И легенду о себе он творил, легенду о том, что в него вселился дух современника Шекспира, сочинителя истории о докторе Фаусте: легенда эта и жить ему помогала, и чуть в гроб его не вогнала, потому что он-то легенду о себе сочинял, а другие в его сочинения верили, принимая их совершенно всерьез, позволяя себя дурачить, морочить — так на протяжении всего романа позволяет себя морочить Янис Трампедах, стареющий и дряхлеющий проходимец из тех, на ком вроде бы и клейма негде ставить. Янис Вридрикис Трампедах и сам кого хошь обведет вокруг пальца, но он попадает впросак; игру, выдумку двадцатилетнего юноши, Мефистофеля-самозванца, принимает он за чистую монету, заключает договор об уступлении души адским силам в обмен на возвращенную младость, подписывает сей договор кровью и, почувствовав прилив сил, влюбляется в… в уже известную нам Маргариту.