Упорно двигаясь в правильном направлении я, к своему удивлению, за последние месяцев пять или шесть, сейчас мне сложно восстановить в памяти точное время моего проживания в центральном лагере, ни разу не был выставлен на продажу. Поначалу это меня беспокоило и сильно раздражало. Надеялся хотя бы таким образом освободить своё тело от ежедневных пыток, но позже, когда оно окончательно окаменело, а свёрнутый в спираль, изнурительными тренировками, внутренний стержень, начал выпрямляться, превращаясь из гибкого в стальной, мне стало абсолютно всё равно, почему обо мне позабыли. Однако в жизни часто бывает так, что стоит только к чему нибудь привыкнуть или даже прикипеть душой, как она тут же выставляет тебе новые требования. Один в один сложилось и со мной. Во время очередного спарринга сразу с тремя соперниками, наше занятие было бесцеремонно остановлено громким, гортанным окриком, какого то нахала, позволившего себе вмешаться в процесс выяснения отношений между четырьмя уважаемыми людьми.
— Чего тебе? — спросил один из нападавших на меня, остановив занятие и недовольно обернувшись в сторону пришельца.
— Я вон, за ним пришёл — тыкая в меня грязным пальцем и испуганно пятясь назад, жалобно пролепетал посыльный, наверняка проходивший службу где нибудь в хозвзводе.
— За ним?! И зачем он тебе то понадобился?! — меняя звериное выражение лица на снисходительной и криво улыбаясь, снова спросил мой коллега.
— За ним приехали — отбегая ещё на несколько шагов назад и заикаясь, проговорил посыльный.
— Кто?! Мама!? — в один голос спросили мы его на четырёх разных языках, понятных в этой компании лишь мне одному.
— Нет, не мама — серьёзно ответил служака из отряда обслуги. — За ним его хозяин пришёл.
Вот теперь действительно пришла пора всем нам сильно возмущаться и больше всех это чувство, одолело мной.
— Хозяин?! Какой ещё хозяин?! — от сильного волнения перейдя на русский, спросил я солдатика, резво топая в его сторону.
Основательно напугавшись и не понимая, чего сделал не так, и без нашего наезда затурканный боец, лишь тупо моргал мне в ответ и придурковато лыбился. Но вот, как раз его полная растерянность мне и показала, что парень не врёт, и ничего не придумывает, хотя яснее от этого, странная ситуация, не становилась.
В порыве непонимания происходящего, я, как был с грязным лицом, в насквозь мокрой рубахе, с боевым мечом и щитом в натруженных руках, выдвинулся в сторону огромного шатра руководства, на ходу, не переставая в слух возмущаться, сообщённой топающим рядом солдатом, ериси.
— Какой ещё хозяин? Откуда он взялся? Если меня продали, то, как это сумели сделать без предварительных смотрин товара? — бубнил я себе под нос, за долгое время впервые произнося вслух родные слова в таком количестве.
Возле огромной палатки действительно стояло несколько человек, среди которых находился и мой старый знакомый, за прошедшее полугодие не раз посещавший наши занятия, и очередные тесты. К нему я и подошёл с докладом. Слова, ещё только собирались вылететь из моей распаренной гортани, а повелительный жест одного из высших командиров, уже остановил их, так и не дав мне продемонстрировать уверенное знание языка общения курсантов.
— Сдай оружие ему — кивнув в сторону хозяйственника, твёрдо сказало начальство и ещё более повелительно добавило: — И следуй за этими людьми. Школе ты больше не принадлежишь.
— И это всё!? Два с половиной предложения и никаких объяснений? А, где осмотр моих возможностей? Почему человек купивший меня, сделал это практически заочно? Что вообще здесь происходит? Какого чёрта меня продали, как загнанную лошадь, способную лишь насытить желудки любителей конской колбасы? — стучались о стенки моей черепной коробки вопросы, готовые выбраться в район языка по моему первому требованию.
С трудом сдержав непонимание происходящего вокруг, в ответ я, как и полагалось, покорно кивнул головой, хладнокровно расстался с, ставшим за последние полгода родным, оружием и всем своим видом показал двум незнакомцам, один из которых был вооружён великолепным мечом и неописуемо красивым щитом, что готов следовать за ними.