Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов

В межвоенной Польше и Литве формирование этой мифологемы активно продолжил сам Шапшал, а также некоторые другие караимские и некараимские авторы того времени[552]. Особо следует отметить луцко-караимского любителя-лингвиста Александра Мардковича, опубликовавшего отдельную брошюру, посвящённую биографии Караимовича как выдающегося военного, патриота, насмерть верного Польше и польским королям[553]. Кстати, необходимо отметить, что сформированное Мардковичем и другими караимскими авторами представление о «непоколебимой» верности Караимовича польскому королю также является абсолютно неверным. Действительно, до конца своих дней Караимович был реестровым казаком на службе польской короны. Тем не менее, будучи человеком своего времени, Караимович активно участвовал в разного рода политических интригах. Так, в 1647 г., к примеру, по сообщению С. Грондского и других летописцев, Караимович вместе с Барабашем перешёл на сторону магнатов, противников короля Владислава[554]. Ещё в 30-е гг. XX в. брошюру Мардковича о Караимовиче критиковал один из еврейских журналистов М. Блюм[555].

Кульминационным пунктом в формировании мифологемы о Караимовиче, несомненно, явилась вышеозначенная публикация Шапшала 1955 г. в «Вопросах истории», одном из крупнейших исторических журналов Советского Союза[556]. С этого момента сюжет о храбром караимском полковнике, ранее бывший уделом «мелко-националистической» караимской историографии, если можно так выразиться, был узаконен и прошел своеобразную легитимацию в виде публикации в официальной советской прессе.

К чести последующих исследователей истории казачества следует отметить, что после 1955 г. очень немногие из них купились на эту, на наш взгляд, достаточно очевидную фальшивку. Тем не менее эта апокрифическая история благополучно перекочевала в классическую биографию Хмельницкого, напечатанную в серии «Жизнь замечательных людей»[557]. В послевоенное время Ильяш Караимович стал одним из главных героев романа о Богдане Хмельницком пера известного украинского писателя Ивана Ле. Автор писал о Караимовиче как о выходце из «рода умных караимов», но, по-видимому, не был знаком с опубликованным Шапшалом «документом»[558]. Кроме того, ссылки на героическую фигуру Караимовича и на опубликованный Шапшалом «документ» являются общим местом в многочисленных и многотиражных любительских публикациях современных караимских авторов как стран СНГ, так и Литвы и Польши[559]. Помимо караимских националистов, данная фальшивка с энтузиазмом воспринимается многими татарскими и украинскими националистами, тщетно ищущими наличие «украинского» следа в истории Крыма и Крымского ханства[560]. Увы, из анализа источникового материала неопровержимо явствует, что Ильяш Караимович едва ли имел хоть какое-то отношение к караимам в то время, как история о Тимофее Хмельницком и «кровной» мести караимов является обыкновенной фальшивкой.

Заключение: размышления о причинах подделки исторических источников

Возвращаясь к самой подделке текста о «кровной» мести, представляется интересным поразмышлять, какими мотивами руководствовался Шапшал, фабрикуя этот «источник». В принципе, на наш взгляд, у него не было насущной необходимости фальсифицировать этот документ. По всей видимости, идея о создании документа о Караимовиче могла возникнуть у Шапшала еще в 2030-е гг. XX в. В отличие от ряда рукописей и колофонов, сфабрикованных его караимским предшественником Авраамом Фирковичем, этот документ не сулил караимам никаких социальных или экономических льгот и преимуществ. Вполне вероятно, на написание этого документа Шапшала вдохновило чтение трудов Николая Костомарова, в достаточно возвышенных и не слишком научных тонах писавшего о пребывании Богдана Хмельницкого и его сына в Крыму в качестве заложника (как было сказано выше, большинство серьёзных учёных полагает, что Тимофей Хмельницкий никогда не был в Крыму в качестве заложника)[561]. Другим «источником» для Шапшала, несомненно, послужили путевые заметки немецко-российского учёного П. С. Далласа, писавшего в конце XVIII в. об уважительном (и не более) отношении караимов к деревьям, произраставшим на кладбище в Иосафатовой долине близ Чуфут-Кале[562].