Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов

И. П. Зарецкий: Я хочу только два слова к этому добавить. Я лично знаю курсы по культурологии, в которых «Влесова книга» фигурирует как вполне надёжный источник. Мне хочется вот что сказать. С хождением такого рода источников в средствах массовой информации, с folk history, наверное, бороться чрезвычайно трудно, а может быть, и невозможно. Но вот сфера образования — это вещь совершенно особая. Все-таки сфера образования у нас под некоторым контролем находится. И здесь надо думать, как остановить продвижение такого рода откровенных фальшивок в школы и вузы. Это проблема.

З. В. Кананчев: Я думаю, что надо проникнуть в архив Миролюбова. Мне не удалось это сделать… Тем не менее я знаю, что там имеются подготовительные материалы к «Влесовой книге». Необходимо добраться до этих документов, опубликовать и подать это в сенсационном ключе. Думаю, такое разоблачение окончательно поставит точку в проблеме «Влесовой книги». Этот архив Миролюбова находится в одном из швейцарских архивов.

М. А. Робинсон: Уважаемые коллеги, я верну вас от самых горячих современных проблем к примеру классическому, хрестоматийному — знаменитым Краледворской и Зеленогорской рукописям, «открытие» которых было совершено Вацлавом Ганкой, как известно, в 1817 или 1818 г. Эта фальсификация имела колоссальное значение в самых разных областях. И в науке, и в идеологии, и в политике значение её трудно переоценить. Создание этих фальсификатов совпало с периодом романтизма, который был отмечен целым рядом литературных фальсификаций. Говорить о них нет смысла. Тогда было открыто много реальных источников по истории, и прежде всего по истории древней. И тут сказался определённый комплекс неполноценности. По свидетельству Ф. Палацкого, отсутствие в чешской литературе произведений, подобных тем, которые найдены в России или в Сербии, воспринималось его поколением как настоящее несчастье.

Когда Вацлав Ганка со своим другом Йозефом Линдой (достаточно молодые люди, им было всего по 26 лет, они имели хорошее образование, учились у патриарха чешского славяноведения Йосефа Добровского) обнаружил указанные «рукописи», это было встречено чешской общественностью с восторгом. Более чем через 70 лет известный чешский политик, один из братьев Грегр, писал о том, что «народ чешский ликовал в связи со столь великолепным открытием». Тем самым было доказано, что «ещё в далеком прошлом народ чешский находился на высоком культурном уровне. Краледворская рукопись стала несомненным свидетельством того, сколь древней является чешская культура». То есть это было воспринято не столько как научное открытие нового источника, сколько как явление культурное и идеологическое.

Надо сказать, что рукопись была исполнена на достаточно высоком уровне, был мастерски сымитирован почерк. Подробности я здесь описывать не буду. Эти два произведения составляли цикл мироэпических песен, рассказывающих о чешской истории, там были сюжеты языческие, которые сейчас пользуются популярностью на сайтах, уже упоминавшихся сегодня. Русские новоязычники к ней очень тепло относятся и всё время её используют. Там были свидетельства и о правовых моментах. То есть идея этих рукописей, составленных Ганкой, состояла в том, чтобы доказать высокую культуру чешского народа, правовые основания, существовавшие в очень ранний период, и высокий уровень культуры чешского двора. Эта мысль имела ещё и антинемецкий характер. Потому что ситуация в это время в Чехии была очень сложной: после реформ конца XVIII в. чешский язык в Австро-Венгрии был практически вытеснен, немецкий язык стал преобладать. Период чешского национального возрождения был тесно связан с поиском национальной идентичности, с возрождением чешского языка. И это так называемое открытие оказалось очень кстати. Но тут встал вопрос научных авторитетов и научной этики.

Йосеф Добровский сразу заподозрил в одной из рукописей — Зеленогорской — подделку. И высказался несколько раз достаточно определённо по этому поводу. За что один из деятелей чешского Возрождения Юнгман тут же назвал его славянствующим немцем. Добровский действительно писал на немецком языке — языке науки того времени. Йосеф Добровский умер в 1829 г., и надо сказать, что до 1850-х гг. это произведение в Чехии фактически не подвергалось сомнению. Как отмечали исследователи, с 1829 г. до 1850-х гг. единственный, кто мог сомневаться в рукописи, был сам Ганка, все остальные были уверены в её подлинности.

Рукопись сразу получила широкое распространение и известность в России. А. С. Шишков, конечно, обратил на это внимание, был создан перевод. Мнение, что рукопись является подделкой, высказал О. И. Сенковский. Но даже в нашей науке оно распространения не получило. Интересно, что выдающиеся русские учёные, такие как И. И. Срезневский, например, всю свою жизнь считали эти рукописи подлинными и даже искали этому доказательства.