Фамильная честь Вустеров

     – Господи, при чем тут Родерик Спод?

     – В деле серебряной коровы он выступает ее  защитником. Несомненно, из уважения к старикашке Бассету.

     – Хм! Не боишься же ты Родерика Спода?

     – Представь себе, боюсь.

     – Чушь собачья! Не может этого быть, уж я-то тебя знаю.

     – Ничего ты не знаешь. Он заходил по комнате туда-сюда.

     – Берти,  ну  почему  надо бояться Спода?  Здоровенная  туша, пока  он повернется, тебя и след простыл.

     – Не имею ни малейшего желания состязаться с ним в беге.

     – И главное  –  тебе  вовсе не  обязательно  потом здесь  оставаться. Сделал дело – и тут же смывайся. Пошли священнику записку после ужина, вели в  полночь  быть  в  условленном  месте, и  с  Богом.  Рассчитаем  время. От двенадцати пятнадцати до двенадцати тридцати ты крадешь корову. Нет, накинем еще десять минут – мало ли что, – это будет без двадцати час. Без четверти ты уже в конюшне и заводишь автомобиль. Без десяти –  мчишься  как ветер по дороге в Лондон,  все прошло  без сучка  и  задоринки. Не  понимаю, чего  ты боишься? Мне кажется, все так просто, маленький ребенок справится.

     – И все равно...

     – Ты отказываешься?

     – Отказываюсь.

     Он подошел к  каминной  полке и принялся вертеть  в  руках статуэтку – кажется, это была пастушка.

     – И это говорит Берти Вустер? Да.

     – Тот  самый Берти Вустер, которым я так  восхищался в школе, которого все звали Сорвиголова Берти?

     – Да, тот самый.

     – В таком случае говорить нам больше не о чем.

     – Ты прав, не о чем.

     – Единственное,  что нам  остается, это изъять  блокнот  у  интриганки Бинг.

     – Как ты предполагаешь это осуществить?

     Он нахмурился и стал думать. Клетки серого вещества пришли в движение.

     – Придумал! Слушай. Этот блокнот для нее сейчас  большая ценность, так ведь?

     – Так.

     – А раз так, она будет носить его с собой, как я носил.

     – Скорее всего.

     – Возможно, в чулке. Вот и великолепно.

     – Что же тут великолепного?

     – А ты не догадываешься, куда клонится ход моих мыслей?

     – Нет.

     – Тогда  слушай. Ты затеешь с ней шутливую  возню, вы станете носиться друг за другом, увертываться, и ты сможешь очень естественно... ну, как бы в шутку схватить за ногу...

     Я резко оборвал  его. Есть границы,  которые нельзя переходить,  и  мы, Вустеры, свято их чтим.

     – Гасси, ты предлагаешь мне схватить Стиффи за ногу?!

     – Ну да.

     – Ни за что.

     – Но почему?

     – Не будем  углубляться  в  причины, – ледяным тоном  отрезал  я.  – Несомненно, ты принял меня за кого-то другого.

     Он с  укором посмотрел на меня  своими выпученными глазами  – наверно, так глядел на  него  умирающий тритон,  которому  он забыл вовремя  поменять воду. Потом вроде как шмыгнул носом.

     – До чего же ты  изменился, –  сказал он, – совсем не тот, что был в школе. Вконец деградировал.  Ни прежнего задора,  ни лихости, ни  страсти  к авантюрам. Спился, надо полагать.

     Он вздохнул  и шваркнул  пастушку об пол. Мы подошли  к двери, я открыл ее, и тут он снова оглядел меня.

     – Ты это что, к ужину так разоделся? Галстук-то белый зачем нацепил?

     – Дживс посоветовал, для бодрости духа.

     – Будешь  чувствовать  себя  идиотом.  Старый  хрыч Бассет  ужинает  в вельветовой  домашней  куртке, весь перед в  пятнах  от супа. Так что  лучше переоденься.

     Пожалуй, он прав. Зачем выделяться, это  дурной  тон.  Рискуя  потерять твердость духа, я принялся стаскивать фрак. И тут внизу в гостиной раздалось пение, звонкий молодой голос исполнял под аккомпанемент фортепьяно старинную английскую народную песню.  Так мне показалось, и показалось правильно, если судить  по  внешним симптомам.  Певица  то и  дело  выкрикивала "Эх,  нанни, нанни!" и прочие "тра-ля-ля!".

     У Гасси от  этих оглушительных звуков  глаза за стеклами  очков  начали дымиться.  Чувствовалось,  что эта  последняя  капля  переполнила  чашу  его терпения.

     – Стефани Бинг! – с горечью произнес он. – И она еще поет!

     Он фыркнул и убежал. Я завязал черный галстук, и тут появился Дживс.

     – Миссис Траверс, – официально доложил он.

     – О, черт! – невольно вырвалось у меня.

     Я и раньше  знал,  что  она  придет,  еще  до  того,  как  Дживс  о ней возвестил, но ведь и несчастный прохожий, попавший под  бомбежку, знает, что его убьют, однако, когда бомба на него падает, ему от этого ничуть не легче.

     Тетка была чрезвычайно возбуждена – вернее сказать, просто  не в себе, и я поспешил со всей любезностью усадить ее в кресло и начал извиняться.

     – Простите меня,  дражайшая старушенция, ради Бога, простите: я просто не мог прийти к вам. Мы  с Гасси Финк-Ноттлом обсуждали дела, которые кровно затрагивают и его, и мои интересы. С тех пор,  как  мы  с  вами  расстались, произошло  немало  событий,  и  положение  мое  еще  больше  осложнилось  – печально,  но  должен   в  этом  признаться.  Образно  говоря,  передо  мной разверзлась адская бездна. И это не преувеличение, вы согласны, Дживс?

     – О да, сэр.

     Она лишь отмахнулась от моих излияний.

     – Стало быть, у  тебя тоже неприятности? Не знаю, что стряслось  у вас здесь, но на меня обрушилась трагедия,  иначе не назовешь. Потому я сразу же примчалась сюда. Нужно действовать немедленно, мой дом в опасности.