Фамильное серебро

В самые отдаленные кочевья Прииссыккулья, Сусамыра, Джумгала забирается Поярков и там, где-то в Джумгале, от 75-летнего Джусупа Садыбарова узнает о том, почему кукушка-ку-кук не вьет гнезда, откуда взялась лягушка — куль-бака — и откуда у черепахи — таш-бака — такой панцирь? А откуда взялся еж? Нет, еж был всегда, во всяком случае, во времена сотворения мира, когда черт украл солнце и все звери собралиоь по этому поводу на совет, еж уже был. Просто он не явился, потому что не было у него ни острых клыков, ни быстрых ног и его все обижали. А тут он понадобился. Не было зверя умней, догадливей ежа, вот и вспомнили о нем. Послали за ежом самых уважаемых — тигра, медведя и волка. А еж и говорит: «Вот будет шуба у меня, чтобы спокойно ходить рядом с вами, тогда приду». Появилась шуба на еже. Он и теперь в ней ходит, износу нет ни шубе, ни ежу, попробуй, закуси таким! Явился еж на совет и рассудил: «Приготовит черт дратву-тарамыш из масла, сошьет в три дня сапоги из песка, значит, он победил, будем, как кроты, всю жизнь в темноте жить. Не сошьет — другой разговор, выкладывай, черт, солнце назад!»

Так оно и случилось. Вот почему киргизы почитают мудрого ежа. Никогда не обидят. И другим не позволяют. У нор кладут мясо, а если найдут шкурку, поднимут, принесут домой. И тогда мыши в доме исчезают. Словно их и не было.

Но это еж. И он почитаем только за то, что помог вернуть солнце. Как лее должно быть почитаемо само солнце, зеркало Бога, освещающее мир днем и в которое Бог смотрится ночью?

А что такое земля? Джер — начало начал, и камни — жилы ее, без скал земля распалась бы, а самое святое на ней — вода. Земля покоится на золотых рогах громадного черного быка, и, если быку вздумается тряхнуть головой, в горах срываются камни, по земле змеятся трещины, скот ревет, собаки воют, а люди в страхе падают ниц, ожидая смерти. Это — землетрясение. Но черный бык редко трясет рогами, а смерть — Аджал — приходит и без его помощи, и приходит к каждому, и для каждого — своя. Для людей недостойных она является в образе простого человека, то мужчины, то женщины, а в руках у нее — или сабля — клыч, или кинжал — пчак, или боевой топорик — айболта, или дротик — чокмар, а то и дубинка — союл. Зато к достойным, праведным людям она приходит как мулла, как дувана, и на голове ее покоится высокая торлсественная чалма.

Чему поклоняется киргиз? Роднику. Арче. Могиле. Или даже не могиле, а тому месту, где когда-то скончался тот или иной предок. Арвак! Самое древнее и сильное верование. Арвак — дух умерших предков. Он незримо кружит над жилищами, оберегая их, он покровительствует живым, если они верны его памяти, и отворачивается от них, если потомки его прогневали. И тогда приходят бедность и болезни, помутнение разума и утрата былых нравственных достоинств — словом, «Арвак урды», то есть «Арвак убил»,как говорят в таких случаях. Могилы предков — святыня. Когда-то за осквернение их полагалась даже смертная казнь. Самые бедные люди ставят над могилой памятник, или глиняную стенку, или просто шест с хвостом лошади, на которой любил ездить покойный. «Никогда не было случая, чтобы киргиз нарушил слово, если поклялся Арваком», — пишет Поярков. Он фиксирует в своих тетрадях поверье о Кыдыр-пайхамбаре — святом, странствующем пророке, который в любом обличье, в любое время дня и ночи может откинуть полог вашей юрты, принеся счастье, богатство, славу. Самый последний бродяга найдет кусок хлеба в киргизской юрте: а вдруг это Кыдыр? Гостю, самому незнатному, о знатном и говорить нечего, отвечают на рукопожатие двумя руками, незаметно ощупывая при этом его большой палец: у Кыдыра он не имеет костей, не Кыдыр ли гость? А если и не Кыдыр — все равно это милость божья, когда-нибудь придет и Кыдыр. В честь гостя режут черного барана, подносят гостю голову, святой закон гостеприимства! Однако Поярков менее всего склонен впадать в умиление, описывая этот закон и поверье о Кыдыре. «Ни один народ не избег того, чтобы его верования не были эксплуатируемы»… Залетный мошенник может спокойно, не глазах табунщиков выбрать и увести двух-трех лошадей, а его не остановят: вдруг это Кыдыр? Сметливый бродяга, нагостившись в аиле, умышленно не зайдет в ту или иную облюбованную юрту, и хозяин сам бежит следом, упрашивая вернуться, сменить гнев на милость, не побрезговать тем, что в юрте есть. Но все это, конечно, не главное. А главное заключается в том, что у верующих в Кыдыра «нет на глазах примера, чтобы кто-либо из их собратьев разбогател благодаря систематическому упорному труду; они, напротив, видят, что богатый киргиз совсем ничего не работает, а между тем обладает кое-каким избытком и даже богатством». Кыдыр даст! И только Кыдыр. А сам человек — ничто, и его усилия напрасны! «Подобные же верования, — подводит Поярков итог, — не в состоянии побудить активной творческой деятельности духовных сил народа, а, напротив, они действуют угнетающим и парализующим образом…»