Фамильное серебро

Собрались тут же в лаборатории микропалеонтологии[1], с трудом высвободив из-под книг, коллекций и прочего добра несколько столов и выдвинув их на середину. Добровольцы, кто был посвободнее, получив от коллектива «ценные указания», совершили набег на ближайший гастроном, и вес устроилось наилучшим образом, невзирая на некоторые затруднения в сервировке… Его, виновника торжества, отчасти тревожило это «мероприятие». Иные соискатели с таким купеческим размахом отмечают защиту диссертации, как будто они и в самом деле только что выгодно сбыли крупную партию залежалого товара, так что тягаться с ними не хотелось. Но немыслимо было и другое: вот так, просто раскланяться и уехать, не посидев, не посмеявшись, не выпив и глотка вина с теми, кто так много сделал для его успеха, для успеха того дела, которому они посвятили свою жизнь. И вот в Пыжевском переулке, в опустевшем к вечеру здании Геологического института Академии наук, «московские микропалеонтологические макро-друзья» поздравляли своего коллегу из Фрунзе, начальника палеонтологической партии Киргизского геологического управления Будимира Владимировича Пояркова, с успешной защитой диссертации на соискание ученой степени доктора геолого-минералогических наук.

— Долго вы плавали по девонским[2] морям, рылись в песке шельфа[3], ныряли в морские глубины, вылавливали ваших крошечных подопечных. А это куда труднее ловли блох, ведь самая большая паратураммина[4] в эн корень квадратный из игрек раз меньше самой маленькой блохи…

Кто-то засмеялся, захлопал в ладоши, и Дагмаре Максимилиановне пришлось восстанавливать порядок долгим, требовательным взглядом: она заведует лабораторией, ей и командовать.

Когда-то она, профессор Раузер-Черноусова, спросила Пояркова:

— Вы где думаете защищаться, Будимир Владимирович?

— В Москве, конечно, — ответил Поярков.

— Тогда киргизского девона будет маловато, берите весь девон страны, вообще весь девон…

Сейчас, как никто другой, ведая всю величину намечавшихся исследований, он не решился бы на них, духу не хватило бы. Разве такое осилить? Но тогда, по неопытности, согласился, не представляя, какие горы фактического материала придется добыть и перелопатить. Не испугался, добыл и перелопатил. Теперь то давнее решение кажется чуть ли не авантюрой. Хотя какая же это авантюра? Пятнадцать лет работы. Десять тысяч шлифов[5] только по Тянь-Шаню. Жизнь размеренная, с прицелом, без тяжкого похмелья по случаю «ведь ты геолог» и я геолог», без обязательного «обмыть» то ли отчет, то ли проект, то ли отъезд, то ли приезд, благо, таких поводов полевикам не занимать, без задумчивого философского созерцания управленческого коридора сквозь папиросный дымок, без полуночного преферанса, без ежевечерних бдений за шахматной доской в межэкспедиционных, межуправленческих турнирах, без ожесточенных прений по поводу последней игры московского или там киевского «Динамо», когда Паркуян или Бышовец отправил мяч за черту, хотя можно было передать направо, где открылся Мунтян, а может, вовсе и не открылся, а просто переместился в левый угол штрафной площадки…