Фамильные ценности

Я собрал все найденные документы в бандероль, которую отправил из французского консульства прямиком в Женеву по обратному адресу, указанному на конвертах. Вскоре из Женевы мне пришло ответное письмо от сына Валашека и Морель, ставшего в Швейцарии футболистом и тренером. Строчки прыгали, указывая на волнение автора. Он писал: “Как к Вам попал архив моих родителей? Я не имел возможности получить эти документы, мне было отказано во въезде в СССР…” Я люблю творить волшебство и колдовать добро! Но ведь все могло кончиться иначе, не имей я доступа к консульскому почтовому ящику. А доступа могло и не быть, если бы при входе в консульство меня не встречали по одежке иностранного производства. При этом, надо заметить, я неплохо строчил на швейной машинке и запросто мог сам себе сшить батник со шнуровкой на шторные колечки или брюки из полосатого тика, приобретенного в магазине “Русский лен”. Конечно, мои произведения имели весьма примитивный вид, но в начале 1970-х, в эпоху хиппи, эта доморощенность считалась ультрамодной. Я даже джинсы себе шил собственными руками. Кстати, я до сих пор уверен, что советскую власть погубила именно мода. Появление первых фарцовщиков, торговавших импортными вещами, поставило под сомнение устройство нашей страны. Многие задумались: отчего же мы такие передовые, а джинсы сшить не можем? Все время обороняемся, а для людей ничего путного произвести не в состоянии.

Очень модными в 1970-е годы были матроски, тельняшки, галифе, белые офицерские шарфики, солдатские ремни из “Военторга”, расположенного в Москве на проспекте Калинина, нынешней Воздвиженке. Это было место паломничества для многих столичных модников. Однако без предъявления воинского удостоверения приобрести что-либо в “Военторге” не представлялось возможным. И все-таки я нашел выход из положения. Когда возникало желание приобрести очередную матроску и тельняшку, я отправлялся в “Военторг” в компании двух-трех подруг. Подруги перемигивались с солдатиками и, когда устанавливался визуальный контакт, упрашивали их купить необходимую вещицу. В комиссионных магазинах на Тишинке можно было недорого купить черные кожаные пальто офицеров СС немецкой армии, которые, за неимением лучшего, особенно ценились среди богемных советских модников. Там же продавались вышитые косоворотки из чесучи, очень модные в моем окружении.

Вся модная молодежь тех лет делилась на три группы. Модников, одевавшихся в одежду домашнего изготовления, так называемый самопал, называли урлой (от фр. hurler – орать) или урлаками. Носивших фирменные вещи – попсой или попсарями. Третью, самую экстремальную группу длинноволосой молодежи, называли хиппарями.

Иногда “канать под хиппи” могли представители первых двух групп модников. Тысячи урлаков носили коричневые, лиловые и черные брюки клеш, подшитые сломанными металлическими молниями, украшали клеш клиньями из цветной ткани, цепочками и бубенцами. Из обуви урла и попса носили ботинки на платформе с потертым “мраморным” рисунком, на высоком каблуке. Хиппари предпочитали выношенные и раскрашенные кеды, сабо и индийские сандалии. Лидером хиппи в Москве был Юра Бураков по кличке Солнце, а группировавшиеся вокруг него длинноволосые юноши называли себя “Солнечной системой”. Модным местом встречи хиппарей было кафе “Аромат” на Суворовском бульваре, в народе – “Вавилон”, и скверик перед старым зданием МГУ на Манежной площади, так называемый “психодром”. Другим модным местом встречи был прозванный “трубой” длинный подземный переход, тянущийся от Тверской почти до самой Красной площади. От “трубы” начиналась та часть Тверской улицы, которую по аналогии с самой длинной улицей Нью-Йорка именовали не иначе как Бродвеем. Такое название было продиктовано расположением – самый центр, до Кремля подать рукой. К тому же напротив находился “Интурист”, где промышляли валютчики, фарцовщики и ночные бабочки. Последних я лицезрел собственными глазами, когда вместе со своими французскими приятелями и Инной Мозель впервые попал в кафе “Интуриста”. Это были молодые женщины лет тридцати – тридцати пяти, одетые, надо заметить, очень респектабельно. Они не позволяли себе оголяться и отличались друг от друга по цвету одежды: одна была полностью в красном, другая в желтом, третья в зеленом… Но наибольшее впечатление произвела на меня очень вульгарная труженица любовного фронта, с ног до головы облаченная во все белое: брюки-клеш, блузка, широкополая шляпа… Спустившись по лестнице в кафе, она замерла на нижних ступеньках, подбоченилась, расставила широко ноги и громко сказала:

– На …, на … и не ахай!