Фамильные ценности

— Ее исчезнувшие украшения, одежда и не знаю, что еще. Я могу вернуть назад прислугу, но не смогу уволить привратника…

— Конечно. — Инспектор постарался, чтобы его голос звучал без всякого выражения. — Полагаю, она может подумать, что нежелание платить выкуп связано с расходами на привратника.

— Я собрал все, что у меня было, ведь я же говорил вам, этого оказалось слишком мало! Катерина сказала, что они все равно ее убьют. Может, уже убили. Разве так не могло быть?

— Похитители так не действуют. Если денег недостаточно, это действительно иногда может спровоцировать жестокость по отношению к жертве, чтобы вытянуть у родственников побольше.

— Элеттра осуждает меня. Я не смог заставить Катерину подписать закладную на дом.

— А вы пытались?

— Я не настаивал. Когда она злится, с ней случается истерика. Мы с мамой всегда старались, когда умер отец… Отец… я не могу объяснить, все слишком запутано. Кроме того, она сказала правду, ведь государство в прошлом платило за похищенных, если жертвы располагали нужными связями. Она думала, что к нам относятся как к людям второго сорта и что это неправильно. Все, над чем работала моя мать и за что боролась все эти годы, ушло бы. Я хотел сохранить это для нее, как мог. И мне это удалось. Когда она вернется домой, у нее будет все, как раньше.

«За исключением сына, — подумал инспектор. — Потому что как бы ни старалась она поверить тебе, как сильно бы ни любила, она никогда больше не будет доверять тебе после того, что произошло».

Он осмелился сказать только:

— Пожалуйста, заберите мать домой. Прямо сейчас.

— Полагаю, Элеттра — она ведь лучшая подруга матери — может предложить ей погостить в своем доме неделю-другую. Это, пожалуй, неплохой вариант, если она не хочет оставаться здесь.

— По крайней мере, лучший, чем больница, но пожалуйста…

— Думаю, Элеттра сможет уговорить ее, тем более там Тесси.

— Да. Надеюсь лишь, что она никогда не узнает, почему Тесси оказалась там. Я не слишком хорошо знаком с вашей матерью, но из короткого общения с ней у меня сложилось впечатление, что неспособность защитить ее любимицу может скорее разрушить ваши отношения, чем попытка сохранить наследство. Прекрасный друг — графиня Кавиккьоли Джелли.

— Элеттра замечательная, но она ничего не знает о похищениях и не ее дело указывать нам, что следует, а чего не следует делать, даже если она помогает. Катерина сказала…

На третьем круге терпение инспектора истощилось полностью.

— У вашей сестры, — сказал он твердо, — тоже нет ни знаний, ни опыта, и она не оказала помощи. Едва ли она подходящий человек, чтобы давать советы в подобной ситуации.

— Вы не правы, инспектор. Сестра — это все, что у меня оставалось. Она больше всех этим занималась. С кем еще я мог посоветоваться? С вами? Но вы ведь мало чем смогли помочь, правда?

— Пожалуй… Вы собираетесь сейчас пойти к матери?

— Вряд ли. Она так смотрит на меня… я делал все, что мог… это действительно тяжело, откровенно говоря. Я зайду к ней в другой раз.

— Салва!

— Что?

— Ты ни слова не слышал из того, что я сказала?

— Разумеется, слышал. Ты сказала, что нам следует переговорить с учительницей Тото в другой раз.

— Я сказала, тебе следует. Тебя как будто здесь нет. Ты совершенно не интересуешься будущим детей.

— Очень даже интересуюсь. Но, каюсь, я склонен перекладывать эти заботы на твои плечи.

— Я тебя просто не понимаю. Ты же настаивал на том, чтобы пойти на собрание, хотя я видела, что ты расстроен и устал.

— Я не говорил, что расстроен.

— Подожди минуту, здесь небольшая очередь.

— Еще и в магазин! Может, пойдем домой? Дети…

— Я хотела купить клубники. Она только появилась. Тото там ждет и жутко волнуется. Я не хочу сегодня больше никаких огорчений. Все, хватит. Мы славно поужинаем и посмотрим какой-нибудь фильм. Подожди на улице и, бога ради, не перекрывай своим могучим организмом весь тротуар.

Гварначча вспомнил женщину с малышкой. Да, маленькие детки, маленькие бедки. Потом они вырастают… Если ему не надо в магазин, чего он тут стоит? Машины загудели, когда он попытался сойти на мостовую, поэтому инспектор немного прошелся до угла пьяцца Санто-Спирито, где он сумел, никому не мешая, встать у газетного киоска.

Для него в заголовках газет — «Новый арест по делу Брунамонти» — не было ничего нового.