Фамильные ценности

Этот голос когда-то спрашивал по телефону: «Зоя дома?» А потом говорил ей: «Здравствуй!» И в этом слове звучала музыка, целая симфония, концерт для фортепиано с оркестром, с главными и побочными темами, с отдельными партиями для струнных и духовых, с нежно замирающим соло флейты и мощным «тутти» оркестра с тремоло литавр в финале. И Зоя – тогда ещё лёгкая, стройная, золотоволосая – звонко отвечала: «Здравствуй!», с ходу попадая в тональность и ритм.

А может быть, ничего этого никогда не было?

Пробираясь к двери, она лишь мельком увидела светло-коричневую дублёнку Толика, ещё сильнее округлявшую его. Раньше он бы ни за что не надел такую дублёнку. Впрочем, это ведь был теперь совершенно другой человек, и только голос у него по странному недоразумению остался от ТОГО Толика…

А от ТОЙ Зои не осталось и следа. И голоса не осталось. Впрочем, его ведь и не было никогда. Вместо него был абсолютный слух, не особенно пригодившийся в жизни…

Словно сбросив улыбающуюся предновогоднюю маску, мир явил ей своё истинное лицо. Очертания улиц, дорог и деревьев тошнотворно заколебались. Шестнадцатиэтажные дома-новостройки в отдалении корчили рожи, гнусно подмигивая окнами и криво разевая рты-двери.

«А как же бабка-гадалка… Катерина Ивановна… говорила: сойдётесь, он столько лет ждал! – память с тупой добросовестностью выполняла свою работу. Сыпала соль на рану. – Двухэтажный дом… шуба норковая… машина… за руль не садись! Не сяду, не сяду, теперь уж не сяду точно, зря волновалась баба Катя…»

Машины ехидно шуршали колёсами, проносясь мимо. А пешеходы и ветхие домишки старого квартала покорно глотали дорожную пыль.

Среди торжествующего безобразия вселенной ей кое-как удалось добраться до дома. И последним рывком преодолеть расстояние до телефонной трубки.

– Ируся… Мне плохо. Тошнит, и всё плывёт, – из последних сил выдохнула она.

– Давление, конечно, – без задержки отозвался уверенный голос на другом конце. – Сегодня же магнитный день! Слушай: возьми таблетку ко-ренитека, ну, я тебе давала в беленькой такой коробочке… Вспомнила? Только не пей натощак! Ты его, кстати, в холодильнике хранишь?

Увы! Сама Ируся в этом новом мире была не всемогуща. И даже не всеведуща…

Зоя открыла холодильник, но забыла зачем. Дверца морозилки давно отвалилась, и ледяная корка росла с мультипликационной скоростью, почти на глазах. В данный момент морозные сугробы уже нависали над пачкой пельменей, и блестящая упаковка масла матово заиндевела. «Надо разморозить», – механически отметила Зоя.

Вскоре её слух стал вдруг выделывать загадочные штуки.

Сначала он донёс до Зои игривые ксилофонные бубенчики. Они получались, если постучать хрустальной рюмкой о бутылку вина «Ласковые сети», забытую в холодильнике с Пашкиного дня рождения. Полная рюмка звучала глуше, опустевшая – звонче. А когда опустела и бутылка, Зое удалось освоить настоящую ксилофонную трель, используя вместо палочек край и донышко рюмки. Жаль, оценить её мастерство было некому – Пашка, как обычно, шатался по друзьям.

Вдохновившись успехом, она решила попробовать присоединить к партии ксилофона фортепианное сопровождение, хоть бы одной левой. В голове уже порхали такты вальса, и смущала только тональность: тональность трели она что-то никак не могла уловить, так что предстояло подбирать по слуху. Прихватив рюмку и бутылку, Зоя поспешила из кухни в комнату.

Однако вместо нужной тональности слух преподнёс ей новенький сюрприз: в комнате звучали голоса. Голос Марины Львовны, правда, мало удивил Зою, поскольку та и раньше имела обыкновение без спросу вторгаться в её жизнь. Другое дело, что к нему присоединился на сей раз голос Виктории Громовой! Похоже было, что её наставницы горячо спорили, заняв позиции по обе стороны пианино.

– Григ! И ещё раз Григ! – восклицала Марина Львовна довольно-таки раздражённо. – Доброта, свет и изящество ритма! Как раз то, что ей нужно.

– Шо-пен! Фредерик. Шо-пен! – высокомерно перебивала Громова. – Посмотрите только на её руки! Пальцы, подушечки! Это же вес, мышцы, динамика звука!

Зоя посмотрела на свои пальцы. Третий и четвёртый слегка искривились навстречу друг другу. Или такие же были и раньше, просто она забыла?

Тем временем наставницы разругались не на шутку.

– Я вам давно хотела сказать, Викторь-Николавна, – гневно возглашала Марина Львовна, надвигаясь на собеседницу мощным бюстом, – что ваши приёмчики, вот эти ваши ехидные «ни крупицы содержания» и «не поняла ни звука» – они, знаете ли, кое-кому противопоказаны! Да! Абсолютно противопоказаны!

На это Викторь-Николавна, по-видимому, собралась что-то возразить, но не успела вставить ни слова и только всплеснула маленькими ручками.

– И в особенности доверчивым девочкам-первокурсницам! – энергично развивала мысль Марина Львовна, сверкая глазами. – Детям из хороших, интеллигентных семей, которых приучили, знаете ли, верить взрослым людям! И в особенности учителям! Да! Доверять!

«Как это точно! – думала Зоя, и слёзы давней обиды подступали к её глазам. – Вот именно – доверять!»