Фамильные ценности, или Возврату не подлежит

– Слышь, Аркадий Владимирович, ты человек с понятием, но и я не вовсе дурак. Я ж тоже понимаю, у тебя семья, а своя рубашка к телу ближе. Сейчас-то, хоть нарком и похвалил, что, дескать, правильно старых спецов привлекать, но на тебя пока эдак косо глядят. Переведут меня куда-нибудь – и тебя, не посмотрят, что полезный спец, тут же выкинут в одночасье, а то и похуже. Но если мы как следует со всеми этими цацками разберемся, дело другое. Тут уж ты будешь не просто бумажный помощник, а ценный кадр. Вон даже полицейских из бывших – и то к работе привлекают. Ну, ясно дело, тех, кто не замарался и к революции правильно относится. Что раньше было – быльем поросло, мало ли кто кем был при старом режиме. Если есть от человека помощь революционному делу, если он за справедливость – так его и уважать станут, и если кто под такого полезного спеца копать вздумает, значит, он и есть самая контра.

– Или дурак, – усмехнулся Аркадий Владимирович.

Солнцев вздохнул:

– Ну… бывает. Но я тебя везде самолучше отрекомендую, в обиде не останешься.

В обиде…

Горько, ох, как горько было видеть, как уходят за границу подлинные раритеты – десятками уходят, сотнями, тысячами. Не только драгоценности – картины, древние книги, антиквариат. Сердце кровью обливалось. Это ж как если бы Царь-пушку продать. Или Покрова Пресвятой Богородицы собор[8], что на Рву, разобрать по камушку и увезти в какой-нибудь Лондон, чтобы там на него люди дивились. Ох, тяжко.

Возвращаясь домой, Привалов бормотал себе под нос:

– Да что же это? Да как же так можно? Да что же будет-то?

Но тверди не тверди, а жизнь не может не продолжаться. Когда Аркадий Владимирович подходил к спрятавшемуся в глубине заросшего двора домишке, уныние уже немного отпускало. Над головой неслись облака, то опалово-прозрачные, то закатно-розовые, как нежный турмалин, то мрачно-сизые, какими бывают сапфиры. Меж булыжников пробивалась упрямая, то бледно-хризолитовая, то сочно-изумрудная трава, где-то взбрехивали собаки. Как будто время повернуло вспять, как будто ничего не было, никаких переворотов, никаких революций, как будто жизнь совсем – совсем! – не изменилась.

В некотором смысле так оно и было.