Фамильные ценности

Тем эффектнее грянул Григ. «Ну? Что теперь скажешь?» – осведомилась Марина Львовна. Зоя, лукавя, пожала плечом… Однако придраться было не к чему. Звуки летели в зал разноцветными шарами, плыли по воздуху, сверкая, и хотелось поймать их, схватить и смять. Или намазать на хлеб и проглотить!

После «Пер Гюнта» Мишенькиной устроили овацию. Засидевшаяся детвора аплодировала неистово. Пианистка поклонилась раз, потом другой – прижав руку к синей бархатной груди. Она слегка разрумянилась и, кажется, тяжело дышала. Дети что есть силы лупили в ладоши.

Но когда объявили вальс Шопена, настала наэлектризованная тишина. Старушки с поджатыми губами стиснули в руках платочки и окаменели. Дамы помоложе, те, что впереди, наоборот, откинулись на спинки кресел и свесили руки с подлокотников. Дети удивлённо косились по сторонам.

И вдруг время закружилось назад, завертелось, как плёнка на кассете! Вдруг оказалось, что всё было только вчера, нет, сегодня: девятнадцать лет, голубое платье с воланами, распущенные волосы… Зал в старом училище был не зал, а сарай, но этого никто не замечал, ни низенькой сцены, ни поломанных стульев – просто гас свет, и на сцене начинались чудеса! Не мальчишки-студенты, а сказочные принцы, не однокурсницы, а феи невообразимой красоты вступали на неё, чтобы провозгласить наступление века всемирного, неотвратимого, поголовного счастья! Изида и Озирис, Криза и Нерон, бог Гименей, Онегин и Татьяна, Чайковский и Паганини, Шуберт и Лист обещали всем до единого славу и хвалу, гарантировали вечные волнения страсти и огонь желанья в крови, а также лобзанья слаще мира и вина, намекали, что у любви, как у пташки, крылья, в то время как сердце красавицы склонно к измене, в особенности при старом и грозном муже – и пассажи седьмого вальса были как страстный шёпот, как звуки серенады с мольбою в час ночной, и на сцене вдруг оказалась Сама Виктория Громова, это были её жесты, её всплески и повороты кистей – Зое ли было не помнить их! И как когда-то на уроке, ничего не объясняя, она обрушивала вдруг аккорды невозможной глубины или, сорвавшись с места, неслась над клавиатурой, едва задевая её пальцами и, однако, умудряясь доиграть всё это круженье, все до единой шестнадцатые и тридцать вторые, а если и приостанавливалась в паузу, то для того лишь, чтобы оглянуться лукаво: ну, как вы там? голова не закружилась? – и в следующее мгновение пуститься дальше.

И оказалось, что ничего этого Зоя не забывала никогда, никогда, все до последней ноты помнила наизусть, во всяком случае этот вальс, как она его играла на концерте, когда Виктория затеяла тот самый шопеновский концерт да ещё требовала, чтобы все ученицы как одна были в платьях, не юбках и блузках, а вот именно платьях, притом однотонных, потому что в однотонных фигура, видите ли, смотрится лучше всего, а бабушка Поля уже лежала больная и не могла шить, и они с мамой сбились с ног, ища портниху, тем более что Зою угораздило купить какой-то дико сыпучий материал, который прямо под ножницами разлезался в клочья. Но вальс она всё-таки играла, хотя руки были уже совершенно не те, что при Марине Львовне, а словно полупарализованные, но пассажи всё же как-то удалось одолеть, вызубрить и даже довести до приличного темпа, так что те, кто не слышал её раньше, а не слышал практически никто, считали, что всё нормально, так и надо, и Сама снисходительно уронила: «Всё прилично!» – а большего, чем приличия, она от Зои никогда и не ждала.

– …и мне особенно приятно сообщить вам! – взывала на сцене ведущая, расползшаяся до угрожающих размеров блондинка в чёрном.

Но слушатели упорно не желали принять сообщение, опасаясь, что концерт окончен, и продолжая аплодировать в трёхдольном размере.

Наконец блондинке удалось докричать:

– Что эта замечательная! Талантливая! Всенародно известная! Пианистка! Анна Олеговна Мишенькина-Терентьева! – аудитория опять ударилась было в овации, но блондинка решительно подняла руку и закончила-таки почти в тишине: – Наша землячка! Родом из села Привольного! И она закончила наше областное училище имени Даргомыжского!

Зоя решила, что ей послышалось. Этого не могло быть!

Она вытаращила глаза. Потом прищурилась.

Мишенькина-Терентьева, в очередной раз поклонившись, усаживалась за рояль.

Анька… Анька-Тетеря?!

Да это же просто…

Зоя привстала. На неё зашикали сзади. Уже звучали первые такты вальса си минор. Мелодия задумчиво вздыхала вокруг фа-диеза, ещё никуда не стремясь, не разгоняясь. Мишенькина брала фа-диез не глядя и откинув голову, будто нащупывая. В точности как Виктория Громова.

Да ведь Тетеря не училась у Громовой!!!

У Громовой училась как раз она, Зоя!