Фамильный шрам

Сергеич нянчился с Алешкой,
Как только тот пошел под стол.
Хоть не знакомил парня с «кошкой»,[34]
Но с дозволения порол.
Любил мальчишку, словно сына,
Не брал за службу и алтына.[35]
Учил владеть любым клинком —
Стилетом, финкою, штыком,
Вязать узлы и штопать парус,
Знать назубок боезапас,
Использовать морской компас,
Карабкаться на верхний ярус.[36]
Как «Отче наш» знать такелаж,[37]

[38]До блеска шлифовать палаш.[39]
Но нежный возраст паренька
Конфликтовал с морским уставом.
В душе неясная тоска
Звала бродить к густым дубравам,
Где, спешившись, гардемарин
Грустил без видимых причин
И морду жеребца гнедого
Лобзал, не проронив ни слова.
Потом галопом гнал коня,[40]
Чтобы успеть на построенье,
И слышал строй сердцебиенья,
Барона юного браня.
Курсант краснел, как маков цвет,
Смешны грехи в пятнадцать лет.
«Подъем! И быстро на зарядку! —
Сергеич рыкнул грозным львом. —
Вспахать спортзал ползком, как грядку,
Потом по вантам кувырком,[41]
Работать с манекеном хук,[42]
Вприсядку каждый третий круг.
Спущусь, немного пофехтуем,
А после кнехту отрихтуем».[43]
Алешка испарился вмиг.
Старик парик седой поправил,
Пусть это было против правил,
Он перед возрастом не сник.
Хоть шаркал старчески ногами,
Но мастерски владел клинками.

Когда на завтрак в зал просторный

Слуга Алешку подтолкнул,
Он, этикет забыв придворный,
Присел на первый с краю стул.
Две девочки в роскошных платьях,
На шейках – золотых распятьях,
Хихикнули в конце стола,
Мальчишку оторопь взяла.
Чужие люди и посуда,
Чужая мебель, а паркет,
Лежавший здесь две сотни лет,
Сияет гранью изумруда.
Дом коммуналок тесноту
Сменил на блеск и красоту.
«Ну, что же ты, сынок, не весел? —
Спросила дама в парике. —
У нас вполне хватает кресел,
Иль будешь дуться вдалеке?
Не подобает дворянину
Держать обиду на кузину.
Хоть соглашусь, в том чести нет —
Читать при всех чужой сонет.
Иди, обнимемся скорее,
В душе обиду не держи,
Будь выше подлости и лжи,
Прости ее и стань мудрее».
Курсант, что свойственно парням,
Вмиг покраснел, но мать обнял.

За чаем долго все молчали,

Пока внизу на мостовой
Зацокал конь, и прочь печали —
В дверях с пакетом вестовой.
«Я доложить вам буду рад,
Уже швартуется фрегат!
Извольте получить депешу
И не сочтите за невежу».
Читает женщина письмо,
Дрожит бумага с вензелями.
Молилась ночь под образами,
И вот оно пришло само.
«Сегодня, дети, ваш отец
Домой вернется наконец!»