— И как ты себе это представляешь? Будешь появляться разок-другой, сыпать соль на раны, а потом исчезать на полгода? Чтобы дети появлялись в твоей жизни, только когда тебе удобно?
— Я буду приходить к ним по выходным.
— А,
Я смущенно пробормотал:
— Ну, я могу
— Иногда? Иногда? — выкрикнула она. — У меня они будут
И убежала, оставив меня одного перед зданием муниципалитета.
Я решил, что буду приезжать из Рима в Неаполь каждый уик-энд. Начал заново привыкать к дому, где мы прожили двенадцать лет. Моей главной задачей было избегать скандалов с Вандой — я больше не мог этого выносить, да и она начинала дрожать, трясущимися руками закуривала одну за другой сигареты, взгляд становился безумным, — или сразу уходить из кухни, закрываться в гостиной с детьми. Но вскоре я убедился, что это невозможно. Хотя квартира не стала менее просторной, ни я, ни дети уже не могли чувствовать себя в ней так же свободно, как раньше. Все вокруг было каким-то ненастоящим. Я считал себя обязанным приятно проводить с ними время, а они — они тоже были не такими, как раньше: время от времени я ловил на себе тревожные взгляды, они следили за тем, как ведут себя и что говорят мама и папа, боялись сделать что-то не так, боялись рассердить меня и потерять навсегда — они тоже считали себя обязанными приятно проводить время со мной. Мы старались изо всех сил, но нам — отцу и детям — никак не удавалось вести себя естественно. Ванда была в другой комнате, но дети и я ни на минуту не могли забыть о ней: ведь мы привыкли, что нас должно быть четверо. Правда, она старалась подольше оставлять нас одних. Но мы слышали, как она возится на кухне или напевает нервным голосом. Наверно, нам следовало научиться быть втроем, найти для себя подходящие занятия. Но мы ощущали ее присутствие как угрозу — не потому, что она могла причинить нам зло, нет, угроза заключалась в ее страдании, — и чувствовали, что она прислушивается, улавливает каждое наше слово, каждое движение, и любые звуки, доносящиеся из комнаты, даже скрип мебели, причиняют ей боль. В результате время растягивалось до бесконечности, мы не могли дождаться, когда наступит вечер. В какой-то момент я уже не знал, что придумать. Пытался отвлечься, думал о Лидии. Сегодня суббота, наверно, она идет с друзьями в кино или куда-то еще. Сейчас скажу, что у меня кончились сигареты, возьму телефон и с улицы позвоню ей, пока она еще не ушла, пока в телефоне еще не раздаются длинные гудки, от которых чувствуешь себя брошенным. Но Ванда была начеку. Вдруг заглядывала в комнату, смотрела мне в глаза и сразу понимала, что я устал сидеть с детьми. В прежнее время я никогда не сидел с ними так долго. Но сейчас моя жена устраивала мне что-то вроде экзамена и на правах матери ставила ту или другую оценку.
Иногда ей не удавалось сдержаться:
— Как дела?
— Хорошо.
— Вы не играете?
— Почему, играем.
— В какую игру?
— В джокер.
— Дети, дайте папе выиграть, а то он будет недоволен.
Она всегда находила повод придраться. Ругала меня за то, что я включил телевизор, за то, что затеваю с детьми слишком грубые игры, ехидно замечала, что со мной они слишком возбуждаются и потом не могут заснуть. Напряжение становилось невыносимым, и в конце концов мы начали ссориться при Сандро и Анне. Ванда больше не сдерживалась: дети должны знать, что происходит, пусть сами делают выводы, решила она.
— Тише, пожалуйста.
— Почему? Боишься, что они узнают, кто ты на самом деле?
— Нет.
— Думаешь обдурить их, как обдурил меня? Чтобы они верили, что ты их любишь, хотя это неправда?
— Я всегда тебя любил и сейчас тоже люблю.
— Не ври, я этого больше не потерплю. Не смей врать при детях. Не можешь не врать — убирайся вон.
Очень скоро Сандро и Анна усвоили, что каждый мой приезд для их матери сопряжен с невыносимыми страданиями. И если раньше они с нетерпением ждали моего приезда и надеялись, что я останусь насовсем, то теперь они только делали вид, что увлечены игрой или просмотром теле)() передачи, а на самом деле мечтали, чтобы я ушел до того, как начнется очередной скандал. Я и сам стал сокращать время, которое проводил с ними, и старался удрать поскорее, когда чувствовал, что Ванда вот-вот сорвется. Однажды я привез детям подарки, свитер для Сандро и бусы для Анны. Когда Ванда увидела, что дочка радуется подарку, она спросила:
— Ты сам это покупал?
— Да, а кто же еще?
— Лидия.
— Что ты такое говоришь?
— Ты покраснел, значит, это была она.
— Неправда.
— Не можешь сам купить подарки своим детям? Не вздумай больше дарить им вещи, которые тебе дала она.