Фанатка: до взлета (СИ)

А девочка пусть домой едет. Она получила что хотела. Да и парни будут довольны — все-таки смогли подложить под него эту малолетку, пусть и на один раз. Но какой это был раз… Леонид все еще ощущал в своих руках тепло юного тела, ее нежные легкие поцелуи и как она крепко сжимала его в объятиях, будто боялась отпустить. Такое невозможно сыграть, и Наде действительно с ним было хорошо.

И пусть они никогда больше не встретятся, Леня до ошизения рад, что он у нее первый. Нет, он не станет единственным — слишком велика привилегия, не потянет, но о нем она всегда будет помнить, ложась в постель с другими парнями. И с ним будет всех их сравнивать.

Черт возьми, почему в груди так жжет, когда он представляет Надю с кем-то другим…?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Возвращение домой для меня оказалось сродни становлению памятника несбывшимся надеждам. Родные с радостными объятиями встретили меня на пороге, мама позвала к столу, а папа забрал багаж. Никто из них не заметил моего равнодушия, а ведь я наивно полагала, что после первой проведенной с мужчиной ночи девушка меняется и внешне, и внутренне, однако же все во мне осталось прежним. Я тоскливо рассматривала свое отражение в зеркале, пытаясь найти в себе что-нибудь примечательное. Серые глаза, тусклые волосы, бесформенный свитер. Неудивительно, что Леня так запросто смог переспать со мной и забыть. И за это я должна была ненавидеть Филатова. Он не только растоптал мои чувства, но еще и танком по ним проехался для верности. Именно так он избавляется от назойливых поклонниц? Но ведь он сам, САМ пригласил меня на этот чертов фестиваль, предложил приехать и даже билет на самолет для меня оплатил. Он дал мне надежду, что между нами не просто разгулявшиеся гормоны, а нечто гораздо большее. И теперь я любила его еще сильней, словно мазохистка, и мои слезы имели отпечаток не обиды, а потери.

Громко ругаясь, словно умалишенная, покрывая всевозможными ругательствами группу «Внедорожник» и ее ненормального предводителя, стала срывать со стен плакаты, фотографии, наклейки, которые любовно собирала на протяжении всех этих лет. Это была самая настоящая истерика, когда глаза пелена застилает, и ты видишь перед собой только знакомое до мельчайшей морщинки лицо, на котором отражается чувство сильнейшего сожаления, казавшегося мне преступным, и слышишь чуть хрипловатый голос: «Одевайся, я отвезу тебя на вокзал».

Папа стоял в дверном проеме и не мешал, давая возможность выпустить пар, и только когда я без сил опустилась на пол и стала рвать на мелкие кусочки плакат, присел рядом со мной.

— Он тебя обидел? — указывая на идеально отфотошопленное изображение Филатова, спросил отец.

Я взяла в руки фото и нежно погладила подушечками пальцев глянцевое лицо, чувствуя, что слезы прекратились. Остались чистейшая апатия и безразличие ко всему.

— Да пошел он! — ответила невпопад и разорвала снимок.

Папа осторожно погладил меня по волосам, пытаясь успокоить, и заверил меня, что время лечит.

Но нет, он ошибся. Время не лечит. Я с легкостью могу опровергнуть данное утверждение. Время не лечит, а калечит. Медленно убивает, душит, царапает изнутри острыми когтями и забрасывает воспоминаниями. Для меня время вдали от любимого человека казалось самой настоящей бездной, в которой я тонула, захлебывалась, и не было рядом ни единой тростинки, чтобы ухватиться за нее.

И если поначалу я избавилась от плакатов, переклеив в спальне симпатичные обои с котятами, то лишь для того, чтобы через пару недель снова повесить над кроватью черно-белый, как и моя тоска — снимок Филатова. Говорят, любить нужно так, чтобы твою фотографию носили в кошельке. Так и есть, я буквально молилась на изображение Лени. Скучала по нем, тосковала, и отказаться от любви к нему было выше моих сил. Люба, глядя на мои переживания, назвала меня чокнутой и помешанной, и была права. Я скучала по нем… тосковала не только по его образу, внешности, ярко-синим глазам, но даже по мыслям и воспоминаниям. Кто такой Леня, по сути? Всего лишь самый красивый и самый жестокий мужчина на свете. Всего-то навсего…

Меня ломало, как наркомана, лишенного дозы, хотелось рыдать от одиночества, и я никак не могла понять, почему ощущала себя такой неприкаянной в доме, где живут мои родные люди. Люди, умеющие удивлять.