Фанаты бизнеса. Истории о тех, кто строит наше будущее

Глосса о руководителях науки

Профессор Лев Николаевич Дерюгин был школьным товарищем еще одной светлой личности, о которой грех не вспомнить, – Льва Давыдовича Бахрак. Член-корреспондент АН СССР («Член Давыдович»), чтимый всеми антеннщиками главой отечественной школы, добрейший, обаятельный и остроумный человек, которого каждый диссертант мечтал иметь своим официальным оппонентом (а у меня он был таковым даже дважды – на кандидатской и докторской защитах). Мне потом он перечислял, с кем они учились в МГУ – все, по сути дела, наши «секретные» физики. Их поступлению на физмат МГУ помогла одна счастливая случайность: в 1938 году был резко ослаблен «фильтр» для абитуриентов по анкетным данным и еще не начали сразу забирать после школы в армию, что стало практикой лишь на следующий год. Одновременно с Л.Н. Дерюгиным и Л.Д. Бахрак студентами МГУ стали А.Д. Сахаров и ряд других будущих авторов и основных исполнителей советского атомного проекта. Вместе с ними учился и Михаил Львович Левин, работавший в теоретическом отделе РТИ в 60–70-х годах.

Дмитрий Зимин всегда очень трепетно относился к своим учителям и как-то вместе с другом Феликсом Айзиным отправился поздравлять Льва Давыдовича: «Когда мы туда приехали, то увидели пустыню, – вспоминает Айзин. – И вот я помню этот пустой коридор, в котором гулко отзываются шаги. Открываем дверь – какая-то огромная лаборатория. И за одним столом сидит человек, убеленный сединами. И все». Работа в Радиотехническом институте (РТИ) была еще за семью горами, пока же бывший дипломник служил инженером на кафедре, где «как-то совершенно естественным путем» исследовательская работа стала одновременно кандидатской диссертацией.

Особая гордость Зимина в бытность уже старшим инженером – не научные результаты, а оклад в 140 рублей, колоссальные по тем временам деньги. «Молодой специалист получал, как правило, 100–120 рублей, – вспоминал он об этом, – а тут через год 140. Часы “Победа” купил в рассрочку в магазине, недалеко от метро “Сокол”… Надо было с работы предоставить справочку, какая зарплата».

Зимин занимался техникой СВЧ – не путать с привычными нынче бытовыми приборами, ускоряющими процесс приготовления пищи. Он и его коллеги, изучавшие проблему поверхностных волн, стояли у истоков конструирования больших радиолокаторов, способных следить за космосом. «Когда стал работать на кафедре, – вспоминает Зимин, – появилась очень интересная идея фазированных решеток, антенн таких полуцифровых, в которых фаза меняется не плавно, а скачком. У меня вскорости группка образовалась. Человека три-четыре. Это хорошо и одновременно плохо – я слишком рано стал руководителем». Вскоре научный задел старшего инженера вырос до серьезных статей – первым весомым результатом стала премия имени А.С. Попова Академии наук СССР. «Денег, кстати, за это дело хватило только на банкет, – вспоминает Зимин. – Она [премия] была вручена в тот же год, когда я ушел в РТИ, защитил диссертацию».

В РТИ ушел не просто остепененный инженер, ушел беспартийный к беспартийному. Там первые тринадцать лет директорствовал академик Минц, ставший для сотрудников непререкаемым авторитетом. «У меня был начальственный пропуск – “пропуск карманного хранения”, – вспоминает Зимин. – Все ходили через кабинку, а я через проходную. Я обычно не опаздывал. В 8.15 – как штык. Кстати, когда был Минц, к 8.15 “ЗИМ” Минца стоял около подъезда. Дисциплинировало ужасно. Следующее поколение директоров вело себя по-хамски. Но я десятки лет приходил к 8.15». Следующее поколение директоров, по словам Зимина, фактически назначал партком, что существенно осложнило его жизнь: «Я стал чувствовать свою социальную неполноценность. Я был начальником отдела и был единственный беспартийный. Партийное собрание в отделе. Я помню, меня туда приглашали. Но как-то так получилось помимо всего прочего, что у меня кое с кем из партийных чинов были хорошие отношения, кое с кем натянутые».