Глосса о программировании
В 7-м классе у нас началось программирование, можно было писать программы – ВЦ был при 444-й школе, где мы работали. Что такое работали в ВЦ – там «Минск» стоял, на перфокартах сами набивали, потом сдавали в это окошко, потом тебе давали распечатку. Практика была там же. Очень математику любил, физику. Хотел программистом стать. Это я отлично помню. И вуз себе выбирал по такому же принципу.
«Уже в девятом классе на огромной ЭВМ “Минск-22” я написал свою первую программу, – рассказал Анатолий в одном из интервью. – Язык, кажется, был РБГ, но ничего необыкновенного в этом не было: программы делали все, кому не лень». Рядом со школой был большой вычислительный центр, где он с одноклассниками трудился, как это было тогда принято, в учебно-производственном комбинате[129]
. У легенды Кремниевой долины Билла Джойса, которого зовут не иначе как «Эдисон эпохи Internet», практики в учебно-производственном комбинате, понятное дело, не было, но зато у него схожая с Карачинским биография: в школе он тоже, открывая для себя больших авторов научной фантастики, прочитал «Я, робот» Азимова. «В средней школе я превосходил других в математике, и когда пришел неопытным студентом на технический факультет Университета Мичигана, я взял продвинутый учебный план корифеев этой дисциплины, – вспоминал он. – Решение математических проблем было захватывающим вызовом, но когда я обнаружил существование компьютеров, то нашел для себя нечто намного более интересное: машина, в которую можешь вложить программу, ищущую решение проблемы, и которая способна быстро проверить это решение по его нахождении. Компьютер имел ясное понимание правильного и неправильного, истинного и ложного. Правильны ли мои идеи? Машина могла дать мне ответ. Это было очень соблазнительно»[130].Машина манила и Анатолия Карачинского: именно поэтому он поступил туда, где была одна из лучших школ программирования в СССР, в один из старейших вузов страны – Московский институт инженеров транспорта (МИИТ), носивший в свое время имена императора Николая Второго, Феликса Дзержинского и Иосифа Сталина. «Жалко, что все уехали, – сетовал он при встрече о своих сокурсниках, – практически с потока – с прикладной математики и электронно-вычислительных машин – где училось 200 человек, почти все уехали». Вспомнив лондонских сидельцев, я спросил его: «Вы почему не уехали?» «Мне никогда не хотелось, – просто ответил он. – Мне здесь все нравилось. Я всегда верил, что здесь лучше. Потом, когда начали уезжать и сам начал ездить, стал с ними разговаривать, стало понятно, что и не надо ехать, что это очень тяжелая вещь. Как сказал один мой приятель, – у парня было все хорошо – физик, кандидат наук, – он сказал, знаешь, хочется прожить еще одну жизнь: уехать и начать все с нуля. Мне не хотелось вторую жизнь прожить».
Глосса о Мише Шапиро
Миша Шапиро, выдающийся был математик и физик, его не выпускали очень долго, он года четыре дворником работал. Мы с ним как-то на кухне разговаривали, я ему говорю: зачем, работа у тебя интересная, ученый, все в порядке. Он говорит: меня все устраивает, но есть шанс прожить второй жизнью, все придется начать сначала. Так и случилось. Уехал, как будто заново родился. У тебя ничего нет: ни истории, ни друзей. Как будто только что вылупился из яйца и все с нуля строишь.