Фанера Милосская

– Даже слишком! – неожиданно воскликнул Павел. – Она из-за этого постоянно ссорилась с Нютой, не говоря уж об Олеге. Дети придут из школы, вещи швырнут, а Светлана к ним с замечаниями пристает! Сколько у нас битв из-за обуви разгоралось! Ее никто ровно у двери не ставит, снимут – и вперед.

Я вспомнила гору ботинок и кроссовок, которая возвышается в нашей прихожей, и заметила:

– Ну это у всех!

– Только не у нас, – неожиданно зло заявил Краминов. – Света всякий раз выходила в холл и молча убирала ботинки. Ничего не говорила, но вздыхала… Понимаешь?

– Думаю, да. Так что я ищу?

– Не знаю, – крякнул Павел. – У Светы никаких тайн не было, все на виду, дверь всегда открыта.

– Сейчас она была закрыта, – заметила я.

– Наверное, Римма после того, как протерла пыль, прикрыла, – пояснил Павел. – Здесь ты ничего не обнаружишь, но раз ты тут под предлогом разборки, то все равно походи, осмотрись. Потом спустишься вниз, познакомишься с народом, поболтаешь. Мне ли тебя учить? Тот, кто задумал спектакль в этом доме, поджег дачу и убил Свету!

– Погодите, я не очень понимаю, – остановила я Павла. – Какая дача?

– Где сгорела Светлана! Ты забыла, как погибла моя жена?

– Нет, просто я хотела уточнить. У вас в придачу к особняку есть еще и дача? Зачем?

Краминов сел в кресло.

– Я же говорил: это старый дом, принадлежавший моим родителям, раньше мы там отдыхали каждое лето. Потом, когда мой бизнес пошел в гору, мы переехали сюда, в особняк, на постоянное жительство. Ясно? Фазенду решили не продавать, оставили на память. Ею много лет не пользовались, мы туда не ездили.

– По какой же причине Света туда направилась?

Павел оперся ладонями о колени.

– Ладно, хоть и нехорошо о покойной дурно говорить, да придется. Я не собираюсь чернить память жены, но, если хочу найти организатора спектакля, следует приоткрыть тебе некоторые семейные тайны. Света была сумасшедшей.

– Шизофрения? – заинтересовалась я. – Или маниакально-депрессивное состояние? Кстати, мне она показалась вполне адекватной, трезво рассуждающей особой.

– Сумасшедшая, так сказать, в бытовом плане, – уточнил Краминов. – Хотя я сам во всем виноват.

– Может, расскажете подробней?

Павел вынул сигареты.

– Когда мы поженились, я настоял на том, чтобы Света не работала. У нас сначала родился один ребенок, потом второй. Ну какая тут служба?

– Тысячи женщин отдают детей в сад и продолжают трудиться, – пожала я плечами, – моя ближайшая подруга Катя – хирург. Ночные дежурства и все такое. Но у нее двое мальчиков!

– Ага, а потом отпрыски становятся уголовниками и шлюхами, – обозлился Павел. – За детьми нужен глаз! Я, кстати, не сразу принял решение, чтоб Света не работала. Когда Олег и Нюта чуть подросли, мы их устроили в детский сад, а Света пошла в школу преподавать литературу. И что получилось? Жена занята чужими детьми, а свои постоянно болеют, времени на них нет, дома бардак, на ужин сосиски или макароны, мне рубашки чистой не найти! Я выдержал три месяца и решительно сказал: «Выбирай. Если охота пахать на ниве просвещения, получать копеечную зарплату и занять ближе к пенсии должность завуча, мешать тебе не стану. Но имей в виду, разведусь с тобой, отниму детей и найду им новую мать, которая окружит малышей любовью и заботой».

– Жестко, – покачала я головой.

– Зато честно! – гаркнул Павел. – Света приняла мудрое решение – стала вести дом. Нам все завидовали! Дети ухожены, Нюта замечательно учится, я ни о чем, кроме зарабатывания денег, не думал. Идеальная семья!

– Светлана тоже так считала? – осведомилась я.

– Естественно. У нее не было амбиций. Собственно, что она умела? – с презрением задал риторический вопрос Краминов. – Хорошо готовила, вязала, шила, убирала, стирала, но умственно не росла. Понимаешь?

– Пока что ясно одно: Светлана пожертвовала собой ради счастья и удобства окружающих.

– Мы ее обожали! – слишком горячо воскликнул Павел. – А когда с ней стряслась беда, постарались сделать вид, будто ничего особенного не происходит. Ей прощали все.

– Что же дурного делала Света?

– Несколько лет назад она стала нервной, если не сказать истеричной, могла зарыдать по любому, самому незначительному поводу, – вздохнул Павел.

– Например?