Фанфан-Капкан

— Дислокацию ему, видали, — матрос кряхтя поднялся, потянулся, выбросил в стороны руки, отчего в каких-то хрящах у него многократно хрупнуло, зашаркал по трапу на борт. Он принес Феофану коробку, в которой лежали две смотанные удочки, запасные крючки, грузила, поплавки, то-се… Рассказал, как добраться до озер, где лучше берет окунь. У Феофана заблестели глаза.

— Ну спасибо, шеф, уважил.

— За спасибо пьян не будешь, — возразил матрос, очень довольный собой.

— Да я завсегда! — подыграл опять Феофан и хлопнул себя по ляжке в знак готовности.

— Да ла-а, — благородно отмахнулся матрос, — ухой накормишь, вот и расплата.

Плотная лесная грунтовая дорожка, как и обещал матрос, через полчаса привела к озеру. Оно вынырнуло из-за толстых сосен, из-за прибрежных кустов, маленькое, с полкилометра шириной, зарябило пестротой бело-зеленых кувшинок, темной синевой гладкой воды.

Удилище рубить не пришлось. Там, где тропинка упиралась в озеро, стоял опертый об ивовый куст, кем-то брошенный длинный березовый хлыст. Им пользовался какой-то заботливый рыбачок — не изломал, не бросил на землю или в воду — сохранил для других. Феофан быстро, с нетерпением, привязал леску — он всегда нервничал перед тем как привязать и забросить удочку, — засеменил по берегу в поисках удобного местечка. Нашел его в неглубокой лахтице, там, где вытекала маленькая речка и у берега было довольно глубоко. Феофан вымерил глубину, поставил как надо поплавок, наживил червяка поядренее, оставил концы подлиннее, как и положено для хорошего окуня, забросил наконец матросову удочку в воду, присел на кокорину и закурил.

И только сейчас увидел резиновую лодочку-одноместку. Она стояла метрах в двадцати, за речкой, у самого берега под тяжелой, склонившейся к воде березой. В лодочке сидел худенький мужичок, с длинными волосьями, в штормовке, с надвинутой на глаза шляпой, и тоже удил. Мужичок увидел, что его заметили, и вежливо сказал:

— Здравствуйте.

— Здорово, — фамильярно ответил Феофан, — как клев?

Рыбак с рыбаком и должны быть фамильярными. Что, на «вы», что ли? Это же смешно.

— Пока что неважно, но ничего, все впереди.

«Чего он такой весь из себя вежливый? — подумал про себя Феофан. — Может, дурик какой?» И решил больше с мужичком не разговаривать. Ну его.

Толкового клева действительно не было. Восточный ветер — какой может быть клев! Иногда подергивали малохольные окуньки. Феофан сидел без движения битый час, а поймал всего шесть штук. Окушки подпрыгивали под кустом, куда их сложил Феофан, отсвечивали коричневатыми брюшками. Окуни были коричневыми потому, что такого же цвета была вода в озере, стоящем на торфяном месте. Какая вода, такая и рыба — давно известно. Нет, надо было менять место, может, где есть получше. А где тут лучше, кто его знает. Назад не пойдешь — берег низковат, болотист, только что подальше, за речушку, там угорышки, березы да сосны толстенные, тень, туда надо. Феофан попробовал вицей глубину в речке. Не-е, не достать дна, глубинища жуткая. Как бы перейти-то?

— А тут мостик рядом, сотня метров всего, сразу за излучиной, — подал вдруг голос тощий мужичонка. Видно, наблюдал за ним.

«Вот же вежливый, зараза!» — испытав ехидство к мужичку, подумал Феофан, хотя был благодарен за подсказку. Но ему не нравилось, если кто-то встревает, когда не просят.

Он действительно быстро нашел мост. Тот самый, что стоял за излучиной под толстенными, склонившимися над речкой березами, над тихой, поросшей травой и кувшинками водой. Сделанный из крутобоких, замшелых теперь гранитных валунов, горбатый, крепко сбитый, с круглой аркой посредине, он намертво, на тысячелетия, заступил гранитными своими ногами на берега речушки и был похож на толстого слоника, спрятавшегося в тишине под сенью деревьев.

Феофан нашел новое место на склоне маленького брусничного угорышка. Тут было сухо, и у берега темнели в кувшинках прогалы чистой воды.

Лодочка с волосатым мужичонком оказалась теперь еще ближе, почти напротив его. Здесь, хоть место и было поинтереснее, клевало тоже неважно, и Феофан поскучнел.

— Эй, — сказал негромко Феофан, — давай перекусим, что ли. — Есть один он не любил.

— Спасибо, не хочется пока, — деликатно отнекивался волосатик.

«Кочевряжится еще. Не хочется ему, видите ли… Сам тощий как глиста…»

Феофан достал из сумки прихваченные с собой консервы с тефтелями в томатном соусе, купленные в ларьке около пристани, хлеб, бутылку молока. Расположился средь цветущей брусники, открыл банку, начал есть прямо с ножа. Специально, чтобы позлить волосатика, стал нахваливать еду.

— Вот сделают же еду, а! Самому вовек так не сделать! Вкуснота же, а!

Тощий волосатик стал заметно волноваться. Заерзал в лодке, запереваливался. Есть он, видно, все же хотел.

— Ладно, не придуривайся, — сказал ему Феофан и отставил банку, взялся за молоко, — плыви сюда, Геракл. Тебе половина и мне половина.

— Неудобно как-то, будто я напрашиваюсь, сижу тут перед вами, когда вы едите, — продолжал скромничать волосатик, вынимая между тем якорек — завернутый в обрывок толстой сетки камень.