Фанфаровый фарфор

Сжимаю зубы. Тут, главное, не показать, что мне страшно, страшно должно быть ему, да не должно, а так и есть, ему страшно за того себя, который где-то блуждает по лесу…

Говорю.

Как можно спокойнее:

– …ну а как насчет помочь мне отсюда выбраться? Я вам и книжечку про вас достану, которую вы просили…

Он выдыхает:

– Сначала книжечку.

– Да как же книжечку, это мне выбраться надо, чтобы книжечку найти…

Он задумывается, – на какие-то доли секунды, тут же добавляет:

– А не надо вам для этого выбраться… про нас же кто-то читает, верно говорите? Ой, не скромничайте, да такую книжку, да такого автора, да не читает никто, да быть того не может. Так вот, вы со страницы обратитесь к читателям, кто-то, может, читал вторую книгу вашу… где я сворачиваю влево…

– И… как они нам ответят?

– Ну, вы как будто в прошлом веке живете. Так книжечки-то сейчас на бумаге мало кто читает, больше в электронном виде… В комментах пусть ответ напишут, мы прочитаем…

Киваю:

– Да-да, конечно, напишут в комментах.

Тихонько молчу про себя, что ничего никто не ответит, потому что я эту книгу так и не написал…

Ддддо-о-о-о-о-о-о-о-о-ом-м-м-м-м-м-м-м

У меня есть… э-э-э… м-м-м…

…попробую еще раз.

У меня есть…

…э-э-э…

Нет, не так, ну-ка, собрался, сконцентрировался, и —

У меня есть…

…тьфу ты черт, не получается, сознание отказывается выдавать слово, я точно помню, что должно быть какое-то слово, но, черт возьми…

Короче, у меня есть.

Это.

Вот это самое.

И это хорошо.

Большое, в него можно войти, и можно из него выйти, и можно быть в нем, а можно быть не в нем (тоже для этого есть какие-то слова, в упор не знаю), и там, в нем, хорошо, там теплее, там есть мягкое, на чем можно спать, там можно сидеть у тепла, и… что-то поглощать, приятное что-то, опять ничего толком не вспоминается…

…а вот.

Что-то гулкое, что-то ударяющее, а потом гудящее, что-то воющее… и не так – сначала удар, потом вой, потом гул.

Ддд-о-о-о-о-м-м-м-м-мм…

Вот так.

Да.

У меня есть д-до-о-ом-м-м.

И это хорошо.

Завариваю что-то терпко пахнущее, вспоминаю – каф, нет, не каф, – кооф, вот это, горькое, сюда надо сугар, и это вот, белое, и размешать, и будет хорошо. И еще чтобы вот это розовое с белым шкворчало на черном и круглом, и еще шкворчало с желтой сердцевиной, вот как здорово, красота какая.

И так хорошо. Чтобы хрустело на металлических зубцах, потом на моих зубах, это я уже на веранде, где за ступеньками крыльца начинается что-то трещащее, нет, это название у него трещащее – т-р-р-р-ава. Тр-тр-тр-трр-р-рава.

А дальше темный туман, нехороший какой-то туман, непривычный, все остальное привычное до черта, а это первый раз. Допиваю кооф, выбираюсь на траву, и дальше, в туман, сам не знаю, зачем – должно же там быть хоть что-то. Ничего нет, тьма обступает, как-то нехорошо обступает, что в двух шагах от дома я уже не вижу пальцы вытянутой руки, и сам дом (ддо-о-ом-м-м-м), становится почти неразличимым. Мне страшно, я отступаю назад, в тра-тра-траву, смотрю на фонарь у крыльца, осторожно снимаю фонарь с крючка, снова иду, подсвечиваю себе путь – уютное янтарное сияние беспомощно спотыкается о темноту.

Я так не хочу, я хочу, чтобы что-то было там, за воротами дома, я помню, что что-то должно быть – хотя никто не говорил, что за воротами дома что-то бывает.

А я знаю.

Должно быть.

Тьма не сдается, я тоже не сдаюсь, я настаиваю, – должно быть, должно, вот потому что… Туман отступает совсем немного, выпускает несколько голых деревьев, какими они бывают по осени. И новое слово из ниоткуда, звенящее, шелестящее – осень…

Должно быть что-то еще.

Понять бы еще, что именно – что-то, нет, не понимаю, проклятущая память не подсказывает мне, – я не знаю, я только чувствую, что должно быть еще что-то, вот тут, вокруг меня, но почему оно должно быть, кому должно, что именно – я не знаю ответа. Только какая-то смутная неясная тоска, тоска от того, что чего-то нет…

Это неправильно, говорю я себе.

Неправильно.

Потому что…

…потому что просто… неправильно…

Не-дом, говорю я себе.

Нет, не так.

Другой дом.

Чужой дом.

Жуткое сочетание, несочетаемое, пугающее, как дом может быть не моим, чужим, другим, – да никак не может, это же дом, дд-о-о-ом-м-м-м…

А вот может.

Вот этот, свет которого я вижу вдалеке, с моей веранды, даже отсюда могу различить два этажа, мансарду, свет в окнах.

Иду. Если это можно назвать иду – по пустоте, не чувствуя под собой опоры, шаг за шагом, боясь упасть в пустоту, в никуда, в ничто. Дергаю дверцу калитки – дверца не поддается, и что-то подсказывает мне, что она не откроется, что мне туда нельзя, что это вот – с мансардой и уютным двориком – не для меня, и даже деревья снаружи забора не для меня.

Чужой.

Я еще не понимаю толком, кто чужой, но – чужой.

Он.

Вон там.

Кто, кто, спрашиваю я свою память – и не нахожу ответа, память молчит, давится сама собой.

Но – он.

Но – вот так.