Эйвери хотел вырваться, но не смог: что-то словно парализовало его волю. Это ощущение от первой встречи с богом уже было ему знакомо. Он хотел протестующее замычать, но при следующем вдохе лёгкие как будто обожгло раскалённым воздухом, и он, задыхаясь, повис на руках, которые как будто не почувствовали его тяжести.
«Тор! — взмолился он мысленно. — Пожалуйста, приди, я в беде!»
— Бесполезно, смертный, — раздался тихий шёпот у него над ухом. — Силу имеет только сказанное слово... И твоя деревяшка тебе не поможет!
Эйдана, который пытался достать палочку, стиснули сильнее, встряхнули.
— Интересно, что они в тебе нашли... — задумчиво произнёс тот же голос. Эйвери немного пришёл в себя: дыхание восстановилось, и он обрёл способность чувствовать и соображать. Факелы по стенам горели как положено, сам Эйдан чувствовал спиной пластинки доспеха, а чужое дыхание касалось его уха.
«Отпусти!» — мысленно попросил он, поняв, что его мысли сейчас как открытая книга.
— Молчи, ты, кусок помёта, гнилые потроха, горелая головёшка! — прошипели ему на ухо, и как бы Эйвери ни был напуган, он не смог не восхититься гениальной простотой ругательств и лёгкостью, с которой их подбирали.
— Тор всегда отличался дурновкусием, — сообщили ему. — Выбрал такого же труса, как и он сам!
«Ну!» — рискнул возмутиться Эйвери.
— Что «ну», человечье отродье? — поинтересовались у него. — Что ты из себя представляешь? Даже руны начертить как следует не сумел, а еще мнишь себя их знатоком! Сражаться не умеешь, только колдовством занимаешься, как баба! Ни одна девица на тебя и не смотрит, ты, рукоблудник! Даже старостой не тебя назначили!
Слова были только словами, но страх отошёл на второй план, а по малиновым от стыда щекам Эйвери покатились злые слёзы бессилия: враг знал про него всё и бил по самым больным местам.
«Ты меня оскорблять пришёл?» — мысленно спросил он и шмыгнул носом: из-за того, что чужая рука по-прежнему зажимала ему рот, дышать и плакать одновременно было тяжело.
— Вообще-то, я пришёл выпустить тебе кишки, но сейчас думаю, стоит ли мараться об такую соплю...
Услышав ответ, Эйвери попытался вывернуться из захвата, и тут же на него обрушилась чужая мощь, подавляющая, лишающая сил и разума.
— Теперь слушай, смертный червяк! — услышал он, придя в себя. — Задание тебе дали ещё то, а всё из-за меня. Они хотели поднять из могилы вёльву, но я сжёг её тело, а пепел развеял, и теперь не у кого спрашивать будущее... Ты им под руку подвернулся, и не завидую я твоей участи! И я тоже дам тебе задание: подумай, стоит ли тебе делать то, что ты делаешь, если хочешь подольше прожить?
Внезапно Эйвери отпустили, и ощущение чужого присутствия исчезло. От неожиданности он не удержал равновесия и повалился на пол.
Очнулся он оттого, что его трясли за плечи. Медленно разлепив глаза, он увидел, что над ним склоняется тот самый староста шестого курса с незапоминаемой фамилией. «Старосты обходят школу, — вяло подумал Эйвери. — Значит, уже ночь. А я второй раз за двое суток падаю в обморок».
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил староста, видя, что он приходит в себя.
— Я шёл из библиотеки, — поведал Эйдан, желая только одного: спать. — Больше ничего не помню...
— Переутомление, — поставил староста диагноз. — И истощение. Ты сегодня не явился на ужин, за обедом съел только кусок пирога, и на завтраке тебя тоже не было. Хотя нет, Долохов заворачивал два бутерброда, но это всё равно мало. На Зельях ты устроил взрыв и даже не почесался. Хотелось бы знать, как это всё связано с тем, что вы затеяли с Ноттом и Крэббом?
Сон у Эйвери сняло как рукой, и он вытаращился на старосту.
— Ты откуда всё знаешь? — спросил он.
— Наблюдаю и слушаю, что болтают в гостиной, — усмехнулся тот и стал похож на довольного кота, даже карие глаза заблестели в свете факелов. — Мои будущие работодатели говорят, что у меня хорошее аналитическое мышление. А теперь вставай, опирайся на меня, и потопали в Больничное крыло.
18 декабря 1972 года, начало второго ночи
Эйвери в двадцатый или в тридцатый раз перевернулся на другой бок и, прищурившись, оглядел Больничное крыло. Одинаковые койки стояли в палате в два ряда, ровно застеленные белыми простынями, и в этом не было ничего интересного. Однако лёжа Эйдан мог сколько угодно смотреть в окно, за которым чернело небо с висящими на нём яркими искорками звёзд.
Когда староста довёл Эйвери до Больничного крыла и сдал колдомедику с рук на руки, мадам Помфри осмотрела пострадавшего и подтвердила диагноз: переутомление. Тут же был вызван домовик, который принёс Эйдану ужин. А пока колдомедик ходила в свой кабинет за Укрепляющим зельем, староста шестого курса присел на соседнюю койку.
— Так ты не ответил, — промурлыкал он, и Эйвери чуть не поперхнулся какао.
— Если хочешь нас шантажировать, ничего не выйдет, — сказал он. — Мы уже всё попробовали, и у нас не сработало. Больше мы к этому не вернёмся, понятно?
Староста презрительно скривился.
— Ещё не хватало вас шантажировать. Просто исследовательский интерес...