Фанфики (СИ)

— Я-то — «да». Я об твоих соратниках думаю. А ты только балаболишь. Что купцу тароватому, чту воину седатому — всем серебрушки надобны. Други твои во многих городках обретаются. У каждого заботы денежные. Кому — дочке приданое не собрать, кому — сыну коня доброго не купить. У третьего дома война да смута — жена шубу хочет. Четвёртый ранами боевыми мучается, а лекаря толкового позвать не может — дорого. Ты им поможешь? Денег дашь? Как у Немата было? А я дам. Десятую долю с продажи. Дело за малым — за тобой. Хочешь соратникам своим доброе дело сделать — подымай задницу. После и Николай сбегает — где, как, сколько… Но первое слово — твоё.

Пофыркал, похмыкал, посопел… «Индо ладно».

Хохрякович с барочником сговорился: назад пойдём баркой, которую бурлаки тянут. Как-то мне… на людях ездить… Но здесь так принято.

Ивашко обошёл здешние притоны да трущобы: надо набирать новосёлов в Рябиновку. Опять мой прокол: июль, идёт покос. Кто из города весной с плотами и ладьями не ушёл — нанялся в косцы. Толковых нищих мужиков в городе нет.

Лучшее время для набора переселенцев — конец зимы, начало весны — самое голодное время. С людьми надо по сезону договариваться. Как со зверем лесным: белку бить только по первому снегу.

Надо в усадьбе разворачивать пункт санобработки: основанная масса добровольцев — больные да калечные. А ещё — вороватые. Дворник сразу взвился:

— Нельзя пускать! Покрадут, пожгут, поломают! Отребье и подонки.

Значит надо их как-то… ограничить в свободе перемещения. Но тащить в Рябиновку кучу рассадников инфекции и криминала «as is»… такого нахлебаюсь…

Ещё нужно пополнять здешнюю дворню, ещё нужно нанимать артель для строительства на подворье, закупать материалы для ремонта…

Все эти дела я на Терентия сваливаю. В конце концов он пожаловался:

— Господине, беда у меня: не слушают меня слуги.

— Не понял. Ты же сам говорил — холоп потомственный. Твои предки полтораста лет боярским подворьем в Киеве управляли! Неужто не выучился слуг нерадивых наказывать? Вот Ноготок, скажи ему — ослушник под кнутом покричит да ума-разума и наберётся.

— То-то и оно, что полтораста лет… У нас все знали — какое у кого место. Бывало, конечно, кто-то лениться или гонор какой… Но — редко. Один-два на усадьбу — можно и посечь. А тут они все… против меня. По-хорошему говоришь — считают слабостью, наглеют. По-плохому — злобятся, гадят исподтишка, друг друга покрывают да за моей спиной насмехаются. Каверзу какую мне учинить — уже за доблесть почитают. Да я, боярич, не об себе — дело-то не делается! А начну прижимать всерьёз — как бы красного петуха не подпустили. Может, ты кого из своих слуг управителем поставишь? А то… как бы ущерба имению твоему не приключилось.

Слабаком оказался? Привык на готовеньком, по традиции, «как с дедов-прадедов»? Потомственный начальник, хоть и раб. А сам подмять толпу под себя не умеет?

— А с чего дворня на тебя въелась?

— Ну… Прежние, которые боярыни, привыкли жить вольно, неспешно, нога за ногу. А вы теперь их гоняете. Я гоняю. По нуждам вашим. Опять же — годы мои невелики. А подчиняться… без сивой бороды… Про цену, за меня на торгу плаченую, знают и завидуют люто. А главное: чужой я здесь. Не местный. Над говором моим насмехаются…

Я задумчиво оглядел своих людей. Ноготок придрёмывает. А ему-то что? Скажут пороть — будет пороть. Чарджи тоже сидит с закрытыми глазами. Он опять в усадьбе не ночевал. Ох, нарвётся инал по… по самое нехочу. Николай насторожено глянул на дворника. Набор дворни идёт «по знакомству». Почти все — по рекомендациям двух местных деятелей в моём окружении: Николая и дворника. С них и спрос. А ещё спрос с Акима — он принимает людей. Он и формулирует:

— Дворовых перепорть всех. Не «за что», а «почему» — по воле господина. Через три дня повторить. За круговую поруку. Ещё через три дня — кто не поумнеет. А на место Терентия… я из своих, из рябиновских мужичка поставлю. А ты, Ванька, на ус намотай — слабоват твой ключник оказался. Не умеешь ты ещё в людях понимать. Хотя конечно — откуда тебе в такие-то годы…

— Благодарствую, Аким Яныч, на добром слове, на отеческой науке. А сделаем мы так… Нынче вытопить баню. Местные, и ты, Терентий — тоже, моются и бреются. Наголо. Везде. Сами и добровольно. Все. Мужики и бабы. Кто вольный, но без «доброй воли» — уходит с подворья. Чимахай, присмотришь, чтобы лишнего не унесли. Ивашко, Ноготок — приглядите если кто буянить начнёт. Кто невольник и вякнет — тридцать плетей. После — перед Никодимом чтоб попросил обрить его. Сам-то уже не сможет. Кто снова откажется — повторить вдвое. Плетей.

— И чего с такими?

— Всего. Давненько мы на здешнее кладбище ничего не возили, попу кладбищенскому за требы не платили. Надо, надо поддержать церковь нашу православную вкладом посильным.

Когда я начинаю скалиться по-волчьи — народ предпочитает сваливать без задержки.

Начали расходиться. Тут Чарджи притормозил Терентия. Дождался пока уйдут остальные и, по-прежнему не открывая глаз, сообщил мне свою точку зрения: