Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века

О происходившем по ту сторону Карадагского хребта они узнавали урывками, с запозданием. Газеты в Коктебель не поступали, что-то можно было узнать от приезжих дачников и проплывавшего раз в неделю по маршруту Севастополь — Феодосия почтово-пассажирского катерка, забрасывавшего с борта (нередко в воду) запечатанный мешок с почтой. Окружавших их праздных людей политика не занимала. Приспичило кому-то побузить, поспорить с властями, кого-то за это наказали — нам что за дело? Купались в теплом ласковом море, ходили друг к другу в гости, ездили на пикники верхом на осликах, сидели за кувшином вина в духане их квартирного хозяина Бейтуллы. Влюблялись, заводили летние романы.

Местом притяжения здешнего общества служила дача их нового знакомого, поэта и художника Максимилиана Александровича Волошина. Точнее — его матери, местной старожилки Елены Оттобальдовны.

Придя впервые в гости на заваленный строительным мусором участок вблизи от пляжа, поднявшись по крутой наружной лестнице в два марша на веранду, постучавшись, они были встречены на пороге невысокой сухонькой женщиной в казакине и шальварах, дымившей пахитоской.

— Макс! — закричала она радостно, схватив ее за руку. — Иди скорей! Это она!

— Кто, мама? — послышалось из глубины.

— Избранница! Судьба!

— Пусть подождет, я дописываю этюд…

— Экий олух…

Не выпуская изо рта пахитоску, дама с птичьим лицом потащила ее в переднюю (Виктор с туеском в руках, наполненным свежим инжиром, остался в прихожей).

Пройдя вслед за хозяйкой по полутемному коридору, завернув за угол, она оказалась в заваленной до потолка комнате с полукруглой стеклянной стенкой, рядом с которой восседал за большим некрашеным столом их вчерашний знакомый в заляпанном краской балахоне.

— О-о, царевна! — расплылся он в улыбке. — Ну-ка, ну-ка, подождите…

Схватил с пола картон, извлек цветной мелок из коробочки, глянул — прищурясь, остро, черканул раз и другой…

— Макс, запахнись, неудобно!

— Мама, не мешайте! Она вылитая Таиах! Вы слышали что-нибудь о Таиах, Дора? — водил мелком по картону. — Нет? Как же так? — Вскочил, бросив на пол неоконченный этюд. — Идемте!

Повел ее, отирая на ходу о балахон запачканные руки, в конец мастерской, помог подняться по витой лесенке на антресоли.

Здесь была спальня. Две лежанки, застеленные зелеными бархатными покрывалами, в глубине прохода между ними — гипсовый бюст на постаменте: узколицая женщина в высоком парике с миндалевидными глазами и неуловимой загадочной улыбкой.

— Ш-ш-ш! — приложил он палец к губам. — Она может нас услышать! Присядем…

Заговорил полушепотом. О том, как увидел впервые гипсовый слепок умершей много веков назад египетской царевны по имени Таиах в парижском музее, как был поражен ее сходством с одной знакомой девушкой. Заказал копию, привез в Коктебель.

— Днями я уезжаю к ней в Париж, мы, вероятно, поженимся…

Она прикусила губу: чуть было не спросила, к кому он, собственно, собирается ехать — к девушке или умершей царевне?

— Хотите прочту целиком вчерашнее стихотворение? — предложил он.

Она кивнула.

— Тихо, грустно и безгневно
ты взглянула. Надо ль слов?

— отбивал он вскинутыми пальцами ритм стиха. —

— Час настал. Прощай, царевна!
Я устал от лунных снов.
Ты живешь в подводной сини
предрассветной глубины,
вкруг тебя в твоей пустыне
расцветают вечно сны.
Много дней с тобою рядом
я глядел в твое стекло.
Много грез под нашим взглядом
расцвело и отцвело.
Все, во что мы в жизни верим,
претворялось в твой кристалл.
Душен стал мне узкий терем,
сны увяли, я устал.
Я устал от лунной сказки,
я устал не видеть дня.
Мне нужны земные ласки,
пламя алого огня…

Она закрыла глаза: было безумно его жаль — толстый, немолодой, едет куда-то жениться…

— Я иду к разгулам будней, — возвышал голос Макс, —

к шумам буйных площадей,

к ярким полымям полудней,
к пестроте живых людей.
Не царевич я! Похожий
на него, я был иной.
Ты ведь знала: я — прохожий,
близкий всем, всему чужой.
Тот, кто раз сошел с вершины,
с ледяных престолов гор,
тот из облачной долины
не вернется на простор.
Мы друг друга не забудем.
И, целуя дольний прах,
отнесу я сказку людям
о царевне Таиах…

— Вы плачете? — вскричал.

Схватил за руки, крепко сжал.