Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Серые незаметные женщины, пряча лица в платки, внесли большие тарелки с крупными розовато-серыми дымящимися кусками мяса. Густой мясной дух разошелся по комнате, и Кононыкин почувствовал, что он весь день ничего не ел. Чай, пусть даже со сдобным печеньем, был не в счет.

— Ты где был? — спросил отец Николай.

— У Лукиных сидел. — Кононыкин закружил рукой над блюдом, выбирая кусок попостнее.

— А мы думали, ты в Царицын подался. — Отец Николай щепотью взял горький перец, откусил, принялся жевать. — Что, браток, окончен акт пиесы? Знаешь, что уже и летающие тарелочки объявились? В одиннадцать часов их над Двуречьем целая армада кружилась. И цилиндры, и конуса, и тарелочки… Прямо как у Сола Шульмана в книге.

— Ты знаешь, Коля, — сказал Кононыкин. — Мне сегодня в голову одна жуткая мысль пришла. Никакой это не Страшный Суд. Это вообще к Богу отношения не имеет.

— Да? — Отец Николай внимательно поднял бровь, одновременно выбирая кусок соленого сыра. — Что ж тогда это, по-твоему?

— Вторжение инопланетное, — сказал Кононыкин. — Помните, Никанор Гервасьевич, мы накануне об американцах говорили? Ну, что они ангелов из своих «Патриотов» сбивать попробуют? Так вот, все, что происходит, — это простая маскировка. Зря они, что ли, несколько десятилетий над планетой летали? Они нас изучали, очень внимательно изучали и нашли уязвимое место. День Страшного Суда. Не будут же верующие своего Бога ракетными и лазерными залпами встречать? Тем более что идет он судить по справедливости. Вот и использовали для вторжения религиозный антураж. Ну, ты сам посуди, не может же Бог нас всех призывать стучать друг на друга. Зачем Ему это? Он же и без того все знает. Зачем Ему Косаря на Царицын насылать? Зачем вообще город разрушать? Это не для Бога, это может сделать лишь обычное разумное существо с комплексами.

— Много ты знаешь о делах и помыслах Господних, — проворчал отец Николай. — Сказано у Иоанна: «…и произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение и великий град».

— Погодите, Николай, — вдруг сказал Ворожейкин. На бледном лице его читался живой интерес. — А ведь в его словах есть определенный резон.

— Какая разница? — отозвался священник. — Даже если наш молодой друг прав, для нас это сейчас не имеет никакого значения. Умирать придется в любом случае. Что мы можем противопоставить тому, кто способен обрушить саранчу на землю, призвать Косаря для разрушения миллионного города, оживить мертвых и лишить все человечество средств коммуникации? Для нас они тот же Господь, только, как вы говорите, вид сбоку. Я предпочитаю оставаться в вере, Никанор Гервасьевич. Так спокойнее. И душа меньше болит.

— Завидую я тебе, Магомет, — вдруг ожил сидящий рядом с ними Апраксин. — Ежели бы многоженство нашим кодексом разрешалось, я бы сам мусульманином стал. Наши-то бабы вредные — скажешь ей: «Сготовь закусочки, с друзьями посидеть хочу», она тебе такого наговорит, «томатовка» в горло не полезет.

— Постой, постой, — сказал Ворожейкин, стараясь не обращать внимания на пьяного старика. — Выходит, все это сделано с одной целью: лишить человечество способности к сопротивлению?

— Точно, — кивнул Кононыкин. — Вот говорят тебе: Я твой Бог и пришел судить тебя по делам твоим. А ты знаешь, что такая возможность однажды уже была предсказана. Что ж ты, на своего создателя с топором кидаться станешь?

Он потянулся за сыром и вдруг увидел блестящие и внимательные глаза Когана.

— Что, Моисей Абрамович, — спросил Кононыкин, — страшно? Раньше бояться надо было. В тридцать третьем году от Рождества Христова.

Коган покачал обвязанной полотенцем головой:

— Ох, Дмитрий, вам все высмеять хочется, над всем поиздеваться. А мне сон вчера снился, Дима. Жуткий сон. Снилась мне дорога, по ней толпы людей идут, усталые все, измученные, а среди них и наша семья. Эсфирь ноет, Лизонька плачет. Жара стоит неимоверная, впереди поднимается алое зарево, словно там гигантскую печь растопили, а вдоль дороги Ангелы с херувимами на поводках стоят. Плач стоит на дороге, крики жуткие. А Ангелы смеются. И херувимы тоже смеются… Только их смех на лай больше похож…

— Эй, казак иерусалимский, — с веселостью человека, слегка перебравшего, окликнул Когана Магометов. — Чего грустный такой? Джигит веселым должен быть, радостным. Не каждый ведь день с Аллахом встречается!

Он снова высоко поднял стопку.

— Уныние правоверного — радость для лукавого. Ликуйте правоверные, чтобы впал в уныние лукавый. «Терпи же и прославляй хвалой твоего Господа до восхода солнца и до захода, и во времена ночи прославляй Его и среди дня — может быть, ты будешь доволен».

Выпили за сказанное.