Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

— Посмотреть бы надо, — шепотом сказал Кононыкин. Отец Николай отрицательно помотал головой, приблизил губы к оттопыренному веснушчатому уху Дмитрия и свистяще прошептал:

— Сожрет!

Кононыкин посидел смирно, однако любопытство пересилило. Осторожно, не вставая с четверенек, он подобрался ближе, раздвинул ветви, но опоздал. Неизвестное животное с шумом ушло в воду, только длинный шипастый, состоящий из костяных сочленений хвост тянулся по траве. Кононыкин завороженно разглядывал его. Хвост казался бесконечным, но это было не так. Неожиданно он кончился большим желтым светящимся глазом с голубым зрачком. Глаз встретился взглядом с Кононыкиным, недоуменно моргнул, потом хвост дернулся, задрался, и глаз оказался на уровне уфологова лица. Некоторое время Кононыкин и животное внимательно разглядывали друг друга. Дмитрий боялся пошевелиться. Глаз приблизился к его лицу почти вплотную, задумчиво поморгал, покачался на кончике хвоста и замер выжидательно. Кононыкин вздохнул и закрыл глаза. Хвост существа опустился, глаз прикрылся темной пленкой века, и существо целиком ушло в воду. Два или три раза хвост плеснул по воде, оставляя на поверхности пруда круги, — и все стихло.

— Блин! — Потрясенный, Кононыкин вернулся к священнику. — Что это было?

— Искушение бухого Дмитрия, — с сухой насмешкой сказал отец Николай. — Ты успокойся, нам с тобой бояться нечего. Ну, сожрет. Все равно ведь на Страшный Суд вызовут.

После появления чудовища очарование и уют полянки померкли.

— Пошли? — стараясь не смотреть в сторону воды, предложил Кононыкин. — Никанор Гервасьевич уже, наверное, заждался. Чаю попьем, все равно спать ложиться уже нет смысла.

— Пожалуй. — Отец Николай встал и принялся деловито отряхивать с костюма сухую траву. Они пошли вдоль пруда. По проселочной дороге навстречу им, сгорбившись, шагал человек. Человек был в черной матерчатой куртке, в трико и резиновых сапогах. За спиной — рюкзак, на голове — соломенная шляпа. В одной руке человек нес полиэтиленовый кулек, в другой держал чехол с удочками.

Поравнявшись, уфологи узнали Степанова.

— Александр Петрович? — удивился отец Николай. — Куда это вы настропалились?

Степанов по-женски ойкнул, близоруко вгляделся в уфологов, угадал их и облегченно заулыбался.

— Да вот, — почти виновато проговорил он, — рыбки решил половить. Самое время, сазан брать начал.

— Так ведь завтра… — растерянно пробормотал Кононыкин.

— Так то завтра, — перебил Степанов, — сколько еще времени впереди! С пяток сазанов все равно выхвачу. Чтобы я да последнюю рыбалку пропустил? Ведь такой клев должен быть!

Они поговорили еще немного о житейских малозначащих пустяках, Степанов покурил и, бросив окурок на дорогу, раздавил его резиновым сапогом.

— Ну, пока, — сказал он, поднимая с земли полиэтиленовый кулек и подхватывая удочки.

— Ты смотри, — предупредил Кононыкин, — мы там такую тварь сейчас видели, сожрет, и сапог не останется.

Степанов беспечно махнул рукой.

— Хвостоглаз, что ли? Я его вчера видел, длинный, зараза. Метров пятнадцать будет. Глаз из воды выставит и смотрит. С час за мной вчера наблюдал, потом стал рыбу носить. Больше почему-то линьков.

Некоторое время Кононыкин с отцом Николаем смотрели вслед удаляющемуся рыбаку.

— Рыбу она ему носила, — сказал отец Николай. И засмеялся.

А над неспокойной землей бушевали невидимые вихри. Опять прошел в высоте истребитель в стремительной погоне за невидимой целью. Потом пронеслась по направлению к полной луне суетливая компания белых пятен. Аврора меж тем захватила уже почти половину небосклона и переливалась нежно всеми цветами радуги, выстраивая никому непонятный узор. На юге, прямо над горизонтом, алела полоска, напоминающая зарю. Время от времени почву сотрясала мелкая продолжительная дрожь, словно Земля просыпалась и сладко потягивалась в истоме.

— Вот будет потеха, — неожиданно сказал молчаливо шагавший по дороге отец Николай. — Поймает Петрович поутру говорящую рыбу, она ему все выскажет про рыбалки его да грехи. Отматит не хуже Апраксина!

С плотины открывался вид на Россошки. Свет горел в окнах почти всех домов, хотя время уже приближалось к полуночи. У дворов темными тенями ходили коровы и козы, у заборов похрюкивали свиньи, а куры кудахтали во сне и шумно возились, стараясь устроиться на неудобных заборах. Вся живность, привыкшая к человеческому уходу и заботе, не торопилась покинуть своих хозяев и родные дворы. Странное дело, но собаки никого не тревожили, молча они бегали друг за другом, и лишь изредка какая-нибудь из них садилась на задние лапы и задирала острую морду к луне, чтобы излить свою тоску и непонимание мира в тревожном долгом вое.

Около колонки слышались голоса, хотя видно никого не было.

— Нажрался гад, — рубленно и хрипло говорил кто-то. — Гоняет по двору. Ревет сиреной: «Порублю!». Грызанул его за ногу. Кровь красная, горькая. Губу поранил. Голова теперь разламывается. Где жить?

— М-мои пла-ачут, — отвечал странный шипящий и растянутый голосок. — Ж-жалко, м-молока не да-али. М-мне кушать хочется. Корову прогна-али.