Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Первым делом я прошел к хлеву, где безостановочно и надрывно визжала свинья, встал на бревна и светорубом срезал дверь. Фатер когда-то рассказывал, что из домашних нет ничего опасней голодной свиньи. От голода она звереет, теряет всякую осторожность и может накинуться на хозяина, который не исполняет своих обязанностей. Ну, если свинья теряет осторожность, следовательно, ее следовало проявить мне.

И в самом деле, свинья из хлева выскочила с резвостью и яростью сторожевого пса, злобно посмотрела на меня круглыми красными глазами, метнулась по двору, загремела миской у пустой конуры, рядом с которой валялась цепь, потом проломила хилый забор и ушла на огороды. Стало слышно, как она там радостно и возбужденно визжит. Следовало надеяться, что там она найдет для себя много разного и полезного. Пусть собирает урожай, раз хозяевам это сделать не довелось!

Подхватив сумку, я вернулся в дом.

Элка разожгла керогаз и согрела на нем воду. Свой пропотевший костюмчик и белье она уже выстирала и повесила сушиться на веранде, поэтому по дому щеголяла в хозяйском халате, который обнаружила в одном из отделений старомодного пузатого комода.

На веранде, за хилой дверью имелся душ, сооруженный из носика лейки, вваренного в двухсотлитровую бочку из-под немецкого авиационного бензина. На бочке даже надписи сохранились.

— Снимай все, — приказала Элка. — Раз уж я затеяла постирушку, то и твое постираю.

— А мне в чем ходить? — поинтересовался я.

— Ходи голым, — преложила Элка. — Так ты меня больше возбуждать будешь. Мы с тобой уже три дня, да?

Нет, с ней не соскучишься! Меня занимали одни мысли, а ее…

Махнув рукой, я отправился в комнату, оставил сумку с продуктами у печи, нашел в комоде брюки и рубашку хозяина. И то и другое оказалось мне велико, ремня я не нашел, поэтому подпоясался женским пояском. Постель Элка уже заботливо разложила, она манила своей пышностью и уютом. Светорубы и свои документы я сунул под матрас, туда же положил бесполезный телефон и отправился принимать душ, сунув Элке свои вещи, предназначенные для стирки.

Господи, какое наслаждение поплескаться после странствий под горячей водой! Я чувствовал себя наркоманом, наконец-то добравшимся до иглы.

Пока я смывал с себя грязь и пот, Элка показала себя умелой и заботливой хозяйкой: нашла посуду, порезала сыр, колбасу и хлеб, вскипятила чайник, слазила в погреб при доме, где обнаружила соленья и какой-то компот, а главное — нажарила большую сковородку картошки.

— Пир плоти! — сказал я, садясь за стол и потирая руки.

— Кухня, конечно, не французская, но есть можно, — согласилась подруга.

Мы выпили. Водка оказалась с явственным привкусом сивухи, не иначе ее готовили на каком-то местном мини-спиртозаводе, а еще точнее — самогонном аппарате, умельцев у нас всегда хватало. Колбаса оказалась вполне приличная, сыр тоже, после выпивки и обильной закуси я почувствовал, что осоловел.

— Поел? — игриво спросила Элка. — Попил?

— Спать, — вяло сказал я.

Конечно же уснуть сразу мне не удалось, не на такую нарвался. Не скажу что это не доставило мне удовольствия, но сразу после случившегося меня потянуло в сон. Во сне я ничего не видел, просто погрузился в черную пустоту, а когда открыл глаза, увидел напряженное лицо Элки и почувствовал на глотке холодное лезвие ножа. Замерев, я смотрел в глаза подруги. А что еще можно было сделать в такой ситуации — засыпал рядом с любимой, а проснулся с убийцей, или как ее там женского рода назвать.

— Попрощаться хоть дашь? — сдавленно сказал я.

И тут она сломалась. По щекам ее побежали слезы, а потом она отшвырнула нож, уткнулась мне в грудь и в голос завыла.

Я отстранил ее и сел.

— Не надо было дожидаться, когда проснусь, — зло сказал я. — Сонного убивать легче, он на тебя не смотрит.

Она кулачками принялась бить по моей спине и все повторяла:

— Дурак! Дурак! Дурак!

А у меня в голове словно что-то щелкнуло. И сразу все стало ясным: и почему Петрович успел добраться до дома, где мы укрывались, раньше боевых бесов, и почему гестапо к операции не было подключено, и почему капитан мне ее так легко отдал. И постирушками она занялась, а это совсем не в европейском духе.

— Давно ты на Петровича работаешь? — поинтересовался я, трогая мягкое безвольное плечо.

Элка всхлипнула.

— Я не на него работаю, — шмыгнув носом, сказала она. — Я на страну свою работаю.

— На Сибирский Союз? — уточнил я.

— Ты же ничего, ничего не знаешь, — вспыхнув, сказала она. — Все равно я этого сделать бы не смогла. Понимаешь?

— Почему? — холодно сказал я. — Не открой я глазки…

— Дубина, — сказала она. — Я же тебя, дурака, люблю, — и снова несчастно всхлипнула.

— Если тебе эти цацки так нужны, — сказал я неуверенно, — почему не спросила? У меня их два. Мог бы и поделиться.

В ответ я услышал лишь всхлипывания.