Фантастические повести и рассказы

— Примите успокоительное, а то вы весь дрожите. Аптечка у вас справа, — сказал Ронкетти и стал вести какие-то переговоры, подключившись к каналу связи. Я сделал еще одну попытку обойтись без химии, вытянув ноги и попытавшись расслабиться, но дрожь не проходила, и я дрожащей рукой полез в аптечку и сунул в рот что-то мятное и горькое, не стараясь особенно разобраться, что же это такое. Видел бы меня Зигмунд в таком состоянии, прикрыв глаза и ощущая, как по телу постепенно разливается приятное тепло, подумал я. А впрочем, посмотрел бы я на самого Зигмунда после отравления бета-треоном.

— Вы уже пришли в себя, инспектор? — вернул меня к действительности голос Ронкетти.

— Вполне, — ответил я, неохотно открывая глаза.

— Может, вам будет лучше пойти в медблок? У нас, правда, нет врача, но оборудование высшего класса.

— Да нет, не стоит, — уж что-что, а медблок мне сейчас был абсолютно противопоказан. Конечно, там куча всяких блокировок, которые в принципе исключают любую возможность нанесения вреда пациенту, но лучше не давать лишних шансов тому, кто хочет со мной расправиться. И лучше не задерживаться здесь сверх меры — всякое может случиться, пока я нахожусь в пределах досягаемости нашего противника.

— Вам виднее, — Ронкетти посмотрел на меня с сомнением, но настаивать не стал. — Мне говорили о вас, но я не думал, что вы доберетесь-таки до нашей биостанции.

Моя популярность тут, похоже, была очень высока. Впечатление было такое, что обо мне всем говорили. Именно говорили — так же ведь и Гримсон выразился утром.

— Почему? — спросил я без особого интереса.

— А какой смысл инспектировать нашу работу? Мы даем бета-треон. Немного, конечно, но больше-то все равно получить не в силах. И у нас здесь ничего серьезного не происходит. Уже давно, с тех самых пор, как погибло здесь двое сотрудников, ничего серьезного у нас не случалось. Вплоть до вашей сегодняшней неудачной попытки самоубийства.

— Ничего серьезного, говорите? Тогда вас действительно необходимо инспектировать — уж слишком вы выделяетесь на общем фоне.

— Хм, мне как-то это не приходило в голову, — Ронкетти усмехнулся. Неужели мы так хорошо смотримся со стороны?

— Со стороны все здесь хорошо смотрятся. Пока не станешь вникать в их дела глубже, все смотрятся просто прекрасно. Если не считать, конечно, того, что выполнение проекта близко к срыву, — я повернулся, налил себе полстакана воды и выпил маленькими глотками. Но неприятный вкус во рту сохранился. — Со стороны даже на Каланде дела идут прекрасно. Но я бы очень удивился после всего, что успел увидеть, если бы у вас тут все на самом деле оказалось в порядке.

— Вы что же, хотите, чтобы я сам покаялся в грехах? Так вас следует понимать?

— Да нет, это, пожалуй, уже ни к чему. Просто поясните для начала, как именно попадает бета-треон в атмосферу?

— Фильтры несовершенны, — Ронкетти улыбнулся одними губами и выжидательно посмотрел на меня. Наверное, наверняка даже, за этим его ответом стояло нечто большее, чем просто констатация факта. И он ждал неизбежного следующего вопроса, ответ на который был уже заранее заготовлен. Но мне не хотелось ни о чем думать и ни о чем догадываться, мысли, как парализованные, едва ворочались в голове. Единственное, о чем я думал, не мог не думать, права не имел не думать — это о том, как мне вырваться отсюда, под каким благовидным предлогом вынудить его дать мне вездеход или флаер и отпустить меня на все четыре стороны. Но предлога пока не находилось, и надо было продолжать играть свою роль — роль простого наблюдателя, дослужившегося лишь до звания инспектора третьего ранга. С трудом я сосредоточился — это потребовало почти физических усилий, так, будто пришлось мне поднимать огромную тяжесть — привел мысли в порядок и задал-таки тот вопрос, которого он ждал:

— Раз несовершенны фильтры, то почему же здесь нет жизни?

Он ответил не сразу. Отвел глаза, поиграл пальцами по сенсорной панели, высветив зачем-то общие сообщения по базе. Потом сказал:

— Знаете, инспектор, что меня больше всего удивляет? Больше всего меня удивляет то, что вы первый, кто задал мне этот вопрос.

Он встал, подошел к стене и, включив круговую проекцию, стал задумчиво смотреть на окружавший нас ландшафт. Солнце все еще стояло почти в зените, не отбрасывая ни единой тени, вершины ближних барханов, заслонявших горизонт, слегка курились мелким песком, и ничего живого не было вокруг. Я не сразу понял, что это не было проекцией окрестностей биостанции — только когда осмотрелся по сторонам и не увидел ни пластиформовых дорожек, ни резервного купола. Видимо, это был вид, даваемый монитором, установленным где-то в пустыне, и безжизненная эта картина мгновенно повергла меня в жуткую тоску. Хотя, казалось бы, куда уж дальше тосковать мне, который знал теперь все и который совершал поступки, расплатиться за которые вряд ли удастся даже ценой жизни? Куда уж дальше тосковать?

— Так почему же все-таки здесь нет жизни? — снова спросил я, чтобы хоть как-то отвлечься.