Фантастические повести и рассказы

Опасность была реальной, но это мало что меняло в моем понимании того, что мне следует делать — только осложняло дальнейшие действия. Как и утром, во время разговора с Графом, я был во власти предубеждений, я считал, что мне известна истина, и то новое, что я узнал за прошедшие часы, лишь подтверждает ее. Если бы я остановился и задумался тогда, все еще могло бы пойти по-другому. Но сожалеть о чем-то уже поздно.

— Что изменится, если о вашем решении эвакуировать биостанцию узнают в Академии? — спросил я.

— Что изменится? — он ненадолго задумался. — Не знаю. Но кое-что, несомненно, должно измениться. Во всяком случае, хуже не будет. Потому что сейчас, инспектор, у меня такое ощущение, что все мои тревожные предупреждения — это глас вопиющего в пустыне. Не далеко от истины, учитывая наше местоположение, — усмехнулся он. — Я доказываю в каждом своем отчете нарастание опасности, но не получаю никакого подтверждения того, что руководство знает об этом. Они знают, конечно, мы тут не в полном отрыве от базы живем. И оттуда люди прилетают, и сам я на базе регулярно бываю. Говорил я обо всем этом и с начальником базы, дважды говорил. Правда, давно это уже было, с тех пор ситуация еще больше обострилась. Но они все это знают. И тем не менее по документам, по распоряжениям, которые мы получаем, этого не видно! А мы, как и все остальные, обязаны выполнять распоряжения, мы не можем не выполнять их, иначе вся работа пойдет к черту. Вам, как инспектору, это должно быть понятно не хуже, чем мне.

— Может, вы все-таки объясните, в чем состоит опасность? — удалось, наконец, спросить мне.

— Объясню, инспектор. Несомненно, — ответил он.

И рассказал мне все. Сжато и толково. Так, что не осталось никаких сомнений. Здесь действительно было очень опасно. Возможно, даже гораздо опаснее, чем на Туруу, где вот-вот мог последовать катастрофический толчок. То, что происходило на третьей биостанции, подтверждало худшие из опасений Бланга — Ронкетти между делом посвятил меня в основы теории строения Кабенга, которую Бланга разработал за последние годы. Теория эта прекрасно вписывалась в рамки давно уже известных концепций, гласящих, что любая биосфера есть единый сверхорганизм с единым обменом веществ, определенным образом реагирующий на внешние воздействия. Это, в общем-то, бесспорные истины, но до сих пор практическая ценность таких концепций была невелика — они объясняли то, что уже известно, но не давали практически ценных предсказаний.

До тех пор, пока люди не занялись Кабенгом.

Здесь все объяснялось в рамках теории Бланга. И особенности взаимодействия организмов Кабенга. И особенности внутреннего строения планеты. И единая для всех живых организмов система поставки бета-треона, который синтезировался какими-то неизвестными еще нам организмами где-то глубоко под землей. И происшедшие за последнее время изменения в климате планеты.

И конечно же концепция Бланга объясняла, кто же такие онгерриты. Прежде всего она объясняла именно это. И говорила о том, чего же нам следует ждать от онгерритов в самом ближайшем будущем.

Концепция Бланга объясняла все. Все факты, которые были накоплены. И давала предсказания — такие, что не оставалось у меня больше никакой надежды на возможность благополучного исхода. Кабенг сегодня был бомбой, детонатор которой находился во власти нашего противника. Все, что ни делали здесь до сих пор люди, вело к катастрофе. И самое страшное страшное в своей нелепости — состояло в том, что каждый из них считал, будто он поступает единственно правильным образом перед лицом наступающей угрозы. По сути дела каждый из работавших здесь оказался один на один с грозными симптомами надвигающейся беды, каждый видел лишь свою часть этого грядущего ужаса и по-своему пытался предотвратить его, не понимая, что лишь ухудшает своими действиями общее положение. И не было над ним никого, кто сумел бы разглядеть беду.

И я тоже не был таким человеком. Мне только казалось, что я видел больше других и дальше других. Возможно, я сумел бы понять свою ошибку, если бы мне дали время на это. Но что толку сожалеть о том, чего не было? Я не успел ни о чем подумать.

Дверь отъехала в сторону, и на пороге встал, опираясь на косяк, здоровенный верзила, одетый в защитную форму, весь взмыленный, со шлемом в левой руке. Он тяжело дышал и с удивлением смотрел на меня — видимо, не ожидал застать в кабинете постороннего. Потом перевел взгляд на начальника и выдохнул:

— Беда, шеф. Прорыв в девятнадцатом секторе.

Все получалось слишком просто. Так, будто кто-то решил мне помочь. И мне это очень не нравилось.

Но придумать что-то другое я был не в силах. Я должен был уцелеть, чтобы выполнить задание — и теперь у меня появлялся шанс.

В вездеходе нас было трое. Ронкетти расположился сзади, он вел постоянные переговоры, собирая силы для ликвидации прорыва и совершенно отключился от того, что его окружало. Кейт Гребнев — тот самый верзила, что сообщил нам о прорыве — управлял машиной. А я сидел рядом с ним. И строил планы на ближайшее будущее.