— Что ты, очень нравится! По-моему, превосходно. Гранта снова охватило чувство вины, только на этот раз еще более острое. Усилием воли он прогнал его. — Надо работать дальше-у тебя талант.
Тут из окна над ними раздался хорошо знакомый ему голос, и вниз, на них с мальчиком, посмотрело столь же хорошо знакомое ему лицо. Грант закинул голову и увидел своего давно умершего отца. На него же, но со страхом смотрел и мальчик.
— Что ты там делаешь? — грубо крикнул отец.
— Я просто… Сейчас иду. — И мальчик повернулся к Гранту спиной., Отец пристально посмотрел на Гранта и отошел от окна.
— До свиданья, — сказал мальчик, — мне надо идти.
— Хорошо, — сказал Грант, а потом вдруг заговорил с лихорадочной поспешностью и настойчиво: — Но помни, что я тебе сказал. Ты не должен бросать своих занятий живописью — не должен, слышишь? Я здесь только… проездом, больше не появлюсь. Так обещай мне, что не бросишь занятий. Обещаешь?
— Обещаю, — ответил мальчик. — Честное слово. Уже растворяясь в темноте парадного, он обернулся и сказал:
— Спасибо за леденцы.
И исчез.
Грант постоял секунду, глядя ему вслед, а потом повернулся и пошел с этой улицы, из своего прошлого, во тьму будущего.
Он увидел над собой карие глаза доктора Майера. Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, где он и что с ним происходит. Потом…
— Но ведь я не должен здесь быть! — воскликнул он, приподнимаясь и садясь на кушетке. — Это какой-то трюк!
— Но разве вы не побывали в прошлом?
— Д-да. Нет. Черт возьми, я не знаю! Как будто побывал. Но это ни к чему не привело-я такой же, как прежде.
— Вы уверены?
Грант растерянно повертел головой.
— А ваша память? — тихо сказал доктор Майер. Загляните в свою память.
— Подождите, — выдохнул Грант. Да, верно! Странно. Будто смотришь на что-то сразу с двух точек. С одной — я только что встретил мальчика, выходившего из школы. С другой — воспоминание о том, как лет сорок назад меня остановил незнакомый человек… и угостил леденцами. Я отчетливо помню все. — Он задрожал. Как жутко!
— Надеюсь, это доказывает, что никакого трюка не было?
— Может быть. Не знаю. Но ведь вполне могло быть и что-нибудь другое. Скажем, препарат меня одурманил, я говорил сам с собой, как говорят во сне, и зарыл где-то глубоко в себе ложное воспоминание. Все как на самом деле, но…
Внезапно Грант замолчал. Он облизал губы, и снова почувствовал приторный до тошноты вкус леденцов.
— Я вас слушаю, — сказал психиатр.
— Не знаю… может быть, вы и правы. Но почему — тогда я не изменился? Если не считать:.того воспоминания, я такой же, каким был всегда; Кое в чем, может, и изменился, но не настолько, чтобы это имело значение. Иначе бы меня здесь не было.
— У меня был когда-то больной, страдавший манией преследования, — сказал доктор. — Он считал себя непризнанным гением.
— Какое это имеет отношение ко мне? Психиатр улыбнулся.
— Я сказал ему, что такого не бывает. Ни один человек не может сказать: "Я гений, которому не дают ходу". Гений может сказать: "Когда-то мне пытались не, дать ходу", — но и только. Сама природа гениальности такова, что не дать ходу гению невозможно.
— И все-таки я не понимаю, при чем тут.;.;- Грант запнулся. — То есть, по-вашему, даже, при таком поощрении… во мне просто не было того, что нужно? — Он встретил взгляд Майера и сник. — Да, теперь вспоминаю. Вспоминаю, как ожил, когда незнакомый человек сказал мне, чтобы я не бросал занятий живописью. И я обещал ему, что не брошу, — обещал я, я сам. — Он судорожно схватил психиатра за рукав. Но я должен, обязательно должен этого добиться! Вы можете отправить меня туда еще раз?.
— Могу. Но… вы продолжаете думать, что из этого вышел бы толк?
Грант как будто собирался что-то сказать, но только пожал плечами и растерянно покачал головой,
— Даже при второй попытке, — сказал врач, — мы бы не изменили Вселенной в нужной мере. Теперь понимаете? Мы совершаем те же ошибки, избираем тот же, по-нашему ложный, курс. Но только это вовсе не ошибки, и курс не был ложен. И то и другое-единственное; что нам было под силу.
Грант резко поднял голову:
— Но в таком случае — мы просто марионетки! Получается, что у нас нет свободы выбора. А не вы ли мне говорили, что у нас есть возможность изменять нашу жизнь?
— Да, такая возможность у нас есть — в пределах, которые устанавливает для каждого из нас наша собственная натура, и в пределах, которые мы устанавливаем: для самих себя. Если нам удается выйти за эти пределы, значит, мы уже за них вышли.
— Д-да… кажется, я понимаю.
Грант с трудом, покачиваясь, поднялся на ноги.
— Как вы себя чувствуете? — спросил врач.