Фантастические создания

— Да почему? С чего бы? Просто потому, что ты вервольф? Ерунда. Дай я объясню: есть два вида вервольфов. Есть те, которые ничего не могут с собой поделать и превращаются в волков. А есть вервольфы, которые имеют свободу выбора — такие, как ты. Так вот, большинство из вервольфов действительно проклятые, потому что они злые люди, вожделеющие крови и поедающие ни в чем не повинных жертв. Но стали злыми и заслужили проклятие не потому, что они вервольфы, — напротив, они стали вервольфами потому, что были злыми и заслуживали проклятие. А ты, — ты превращаешься ради самого процесса, ну или потому, что это показалось тебе хорошим способом впечатлить девчонку. Этот мотив абсолютно невинный, и он не становится менее невинным оттого, что ты вервольф. Вервольф не обязан быть монстром — просто мы слышим в основном именно о таких вервольфах.

— О какой свободе выбора ты говоришь, если я даже не умел превращаться до того, как ты сказал мне, что я вервольф, и научил меня?

— Не все могут обращаться. Это как умение свернуть язык трубочкой или шевелить ушами. Ты либо можешь, либо не можешь — и все. Здесь тоже наверняка задействована генетика, хотя никто всерьез это не исследовал. Ты был вервольфом in posse; теперь ты вервольф in esse.

— Тогда все в порядке? Я могу быть вервольфом только для того, чтобы повеселиться, и это совершенно безопасно?!

— Совершенно.

Вулф возликовал:

— Я покажу Глории! Вот уж поистине «скучный и негламурный»! Кто угодно может выйти замуж за актера или агента ФБР, но вервольф…

— Ваши дети, скорее всего, тоже будут вервольфами, — радостно подхватил Озимандиас.

Вулф мечтательно закрыл глаза, а потом открыл, встрепенувшись:

— Знаешь что?

— Что?

— У меня больше нет похмелья! Это чудо. Это… о да, это практично! Наконец-то найдено идеальное лекарство от похмелья. Перекинуться волком, потом обратно и… кстати, это мне напомнило. Как мне снова становиться человеком?

— АБЗАРКА.

— Я знаю. Но когда я волк, я не могу этого произнести.

— Вот же ж… — печально произнес Озимандиас. — Это все проклятие белой магии! Всегда приходится пользоваться второсортными заклинаниями, потому что самые лучшие заклинания всегда черные. Конечно, с помощью черной магии оборотень может перекинуться обратно, когда пожелает, как в Дарджилинге…

— Но что насчет меня?

— В этом и проблема. Кто-то должен сказать тебе «АБЗАРКА!». Я сделал это прошлой ночью, не помнишь? После того как мы ворвались на вечеринку в храме твоего друга… Знаешь, у меня есть идея. Я сейчас отошел от дел и всегда найду средства на жизнь, потому что всегда могу наколдовать немного… Ты вообще как — собираешься отнестись к своему вервольфству со всей серьезностью?

— Как минимум на некоторое время. Пока не добьюсь Глории.

— Тогда почему бы мне не пожить здесь, в твоем отеле? Так я всегда могу вовремя сказать тебе «АБЗАРКА!». А когда добьешься девчонки — научишь ее.

Вулф протянул руку.

— Как благородно с твоей стороны! Позволь пожать тебе руку. — Взгляд его упал на циферблат часов на запястье. — Святой боже! Я пропустил две утренние пары! Вервольфство — это очень хорошо, это замечательно, но человеку нужно работать, чтобы жить.

— Большинству людей — да. — Озимандиас спокойно вытянул руку и, вытащив из воздуха монетку, уныло посмотрел на нее. Это была золотая монета достоинством в луидор. — Глупые духи… когда же до них дойдет, что золото сейчас в ходу?

«Пижон из Лос-Анджелеса!» — подумал Вулф неприязненно, с привычным презрением жителя Северной Калифорнии разглядывая широкое спортивное пальто и ярко-желтую майку посетителя.

Этот молодой человек вежливо поднялся навстречу, когда профессор вошел в кабинет. Его рыжие волосы в свете весеннего солнца казались огненными, а в глазах плясали веселые черти.

— Профессор Вулф? — осведомился он.

Вулф бросил нетерпеливый взгляд на свой стол:

— Да.

— Меня зовут О’Брин. Я хотел бы поговорить с вами пару минут.

— Мои приемные часы с трех до четырех во вторник и четверг. Боюсь, сейчас я довольно занят.

— Это не касается факультетских дел. И это очень важно.

— Молодой человек вел себя приветливо и свободно, но ему удалось пробудить любопытство Вулфа, которому передалось ощущение значительности этой беседы. Что ж… Он уже отложил написание сверхважного письма к Глории на время двух пар — пять минут ничего не решают.

— Хорошо, мистер О’Брин.

— И наедине, если позволите.

А Вулф и не заметил, что в комнате находилась Эмили.

Теперь же он повернулся к секретарше и сказал:

— Ладно. Если вы не возражаете, Эмили…

Эмили пожала плечами и вышла.

— Итак, сэр, что это за секретное важное дело?

— Просто парочка вопросов. И начнем, пожалуй, вот с этого… Насколько хорошо вы знаете Глорию Гартон?

Вулф помедлил.

Едва ли он мог сказать: «Юноша, я собираюсь сделать ей еще одно предложение, потому что я, оказывается, вервольф».

Поэтому он сказал правду, пусть и не целиком:

— Она… была моей студенткой несколько лет назад.

— Я спросил: как близко вы ее знаете, а не знали. Насколько хорошо вы знаете ее сейчас?

— И почему вы думаете, что я стану отвечать на подобный вопрос?