Фантастические тетради

Так вышло, что Саим, не имея причин отлучаться из фарианских прик дальше охотничьих угодий, не имел никакого практического представления ни о географии планеты, ни об исторических памятниках покинувших ее цивилизаций. Единственное место на Альбе, которое он знал лучше, чем родной выруб, — это Папалония. И то лишь благодаря своей фантазии да фанатизму Бароля. Благодаря его неистребимому анголейскому патриотизму Саим, вслед за своим другом, «излазал» Папалонские горы сверху донизу, по все галереям вырубов и подземелий. Каждый раз, представляя себе эту удивительную страну, он видел залитый солнцем склон горы, поросший диковинными цветами и травами, тенистые дорожки, выложенные ровным камнем, высокие двери и сводчатые окна, ведущие в просторные университетские классы. Он представлял себе горы — пестрый муравейник, насквозь пронизанный широкими переходами и винтовыми лестницами из белого мрамора от подвальных библиотек до обсерваторий на снежных вершинах. По этим лестницам должны были ходить высокие люди в университетских халатах с книгами в руках, они должны были собираться у теплых фонтанов, у каскада бассейнов, выложенных мозаикой, вести ученые разговоры и посвящать в студенты вновь прибывающих фариан. Но вместо этого упоительного пейзажа прямо на них выдвигалась черная скала. Неприступная и чужая, как берег ледяного океана. Ни одного зеленого пятна на мертвом полотне крутого склона, лишь белесые русла водопадов, стекающих с талого ледника.

— Не может быть, — решительно заявил Саим, но стена не растворилась в тумане, не разбежалась в стороны, а все увереннее надвигалась на них, заслоняя небо. Только глубокая расщелина, в которой застревали тяжелые облака, то и дело мерцала бледным светом то ли низкого неба, то ли ледяной воды.

— И там сплошные камни, — капризничала Янца.

— Что ты ожидала? — спросил Саим.

— Здесь климат Каменного материка? Думаешь, на северном склоне есть зелень? Верблюдица не будет грызть мох. Раз в месяц она должна наесться до отвала, иначе…

— Что иначе?.. — Саим не сводил глаз с черной скалы. Не будь он вымотан переходами, он добежал бы до нее по воде и вскарабкался на вершину, чтобы посмотреть, сохранились ли окна вырубов. А может, кинулся бы домой бегом, без оглядки. — Последний привал, — распорядился он и спустился с седла на кочку. — Если это Папалония — я поздравляю вас, друзья мои, хвала Босиафу!

Пока Саим, увязая в грязи, благоговейно озирал южный склон Папалонского массива, Янца и Аладон высыпали из мешков последние припасы верблюжьего корма.

— Вы представить себе не можете, что происходит в душе цивилизованного альбианина, когда его караван подходит к Папалонской горе, — выступал Саим, — Бароль за этот миг пожертвовал бы всем на свете.

Но его волнение разделила только верблюдица. От предчувствия бескормицы она пожирала вялую траву с яростным аппетитом. Обвисшие горбы поднимались на глазах и вскоре надулись, как два пожарных барабана, которые частенько будили среди ночи правоверных староприкан в былые засушливые времена. Этот звон Саим не мог забыть с детских лет, поскольку окна его спаленки в доме Логана выходили на кожевенный двор, и мастер имел гнусную привычку ранним утром оповестить жителей окрестных домов об изготовлении нового барабана. Он рассказывал юному отпрыску богомола, что кожа верблюжьих горбов так прочна и эластична, что звуки пожарной тревоги в ясной безветренной ночи способны достигать обители богов и возвращаться раскатистым эхом, сгоняющим в приканскую долину дождевые тучи.

Саим достал из-за пазухи бисерную ленту с витиеватым узором и отдал ее Янце.

— Держи, эта плетеная тесьма когда-нибудь напомнит тебе этот день. Я верю, я знаю, ты непременно передашь ее по наследству своим внукам. А это, — Саим вынул кривой нож в кожаном футляре и протянул Аладону, — тебе. Если ты не сожрал нас до сих пор, значит, не такой уж ты дикарь. Наш Гафизиус говорит, когда босианин ходит без ножа — он изгой в своем племени. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя изгоем.

Аладон нерешительно улыбнулся, принимая подарок.

— У нас говорят иначе: если один мужчина дарит другому нож — это знак доверия.

— А если нож дарит женщина? — спросила Янца.

— Значит, она просит о защите.

— Ой, до чего ж тупы эти дикари, — сморщилась она. — Ой, прав был Бароль. Топить их надо, вешать и скидывать в преисподнюю.

— Давай попробуй, — предложил Аладон. На поясе у него висел острый кинжал в кожаном футляре и многозначительно покачивался.