Фантастические тетради

С той поры, как бытие и скитания в обществе Нап-Кальтиата вошли в привычку, Эссима приобрел колоссальный опыт борьбы с блуждающими эфемерными субстанциями самых изощренных модификаций. На борту корабля это приняло характер физкультуры, развивающей лучшие качества организма. На этот раз в изобретательности Эссима превзошел сам себя, утрамбовав в пол свое рабочее кресло. Сделал он это ради пунцового образования, которое никак не хотело вылезать из укрытия. На месте торчащего хвоста вмиг образовалась ровная площадка. Это вдохновило автора на поиск новых дизайнерских решений интерьера. И он, один за другим, утопил в дисковой панели все управляющие пульты. Стоя на ровной площади пустого зала, он захотел видеть над собой только звездное небо, и полусфера зажглась россыпью светил, среди которых аритаборская туманность уже не была доступна зоркому глазу. Он погасил лифтоприемники, оставив лишь коприанский диск, застелил верблюжьим ковром плоскую разметку панелей. Затем вынул из неприкосновенных запасов насадки газовых фильтров, хранящих аромат хвойного леса девственной планеты, и прихлопнул голограмму волосатого паука, притаившегося в шерстяном ворсе.

— Учти, — предупредил он Кальтиата, — подпустишь дуна в неудачный момент — конец света будет на твоей совести.

— Это не мой… — отозвался Нап. — Паук соскочил с фильтра. Ты записал его вместе с запахом.

— Я предупредил.

Свою голографическую копию Эссима посадил на ковер посреди зала, придал ей философскую позу, а сам, отправляясь по отсекам, вооружился «распылителем» псевдоформ, забившихся в щели извилистого пространства корабля. Чем ближе к периферии, тем больше вероятности было сломать себе ноги об игрушки Кальтиата: бесполезные развалины быта и вполне пригодные к употреблению вещи, которые Эссима потерял когда-то и с тех пор отчаялся найти.

— Мог бы раз в жизни навести за собой порядок, — ворчал он, в то время как виновник беспорядка, уединившись на самой дальней «помойке», выпасал очередную амфибию. — Хотя бы в порядке эксперимента. Ты пожег мне все покрытия. Что за необходимость пользоваться такими высокими мощностями? Лень отрегулировать гравитацию? Отстегну когда-нибудь отсек… клянусь! Так и знай.

Закончив обход, Эссима вернулся и застал свой голографический образ в полном смятении чувств. Копия, утратив ясность очертаний, валялась на ковре и выкусывала ворсинки из реликвии, хранившейся на корабле со всеми почестями подлинных шедевров. Этот ужас словно выкарабкался из глубины мемо-сферы и напугал создателя неожиданной откровенностью впечатлений. Псевдоформа стойко боролась за жизнь, но была побеждена, и встревоженный Эссима сел под звездным куполом, пытаясь сделать единственный верный шаг к пониманию своего виртуального испуга.

— Он явится, — говорил себе Эссима и видел фигуру экса на том конце коприанского транспортера. — Каким бы несовершенным ни казался этот мир, он не может так просто уничтожить самого себя. Абсолютно удачлив лишь только тот, кто в нем не родился. Значит, я и никто другой. — Перед ним упал продолговатый предмет, невесть откуда взявшийся, и утонул в ворсе. Эссима успел разглядеть мертвую рыбу, словно отделившуюся от звездного свода, и ужас предчувствий подступил еще ближе: Нап, который прежде не «производил» мертвецов; безлюдная оболочка болфа, дрейфующего у эпицентра аномалии, и глупая перспектива интеллектуальной дуэли с посредником — эксом, не вполне изжившим аритаборские амбиции. Он провел рукой по ковру. Рыба исчезла, но холод от нее проник в ладонь, пополз вверх по кровеносным капиллярам. Эссима закрыл глаза. — Если увижу ее — пойму, что происходит. Если не увижу…

Зенон возник в кольце лифтоприемника не в самый удачный момент. Не утруждаясь церемонией, ступил на ковер. Он оглядел картинку космоса и скорбную позу Эссимы, который, казалось, ничуть не удивлен его визитом, оттого не считает нужным реагировать.

— Мы не похожи, — обратился он к хозяину корабля, который впервые предстал перед ним без нательной защиты, — абсолютно не похожи, но потомки станут изображать нас одинаково.

Меньше всего на свете Эссиму волновало то, каким образом его персона будет выглядеть в наскальной живописи Нового Ареала. Его затягивало сомнамбулическое состояние, холодное и вязкое болото, кишащее дохлыми тварями, — тюрьма его блуждающего рассудка; физическая боль, пострашнее розового огня, на котором его поджарят вернувшиеся из провала аритаборцы.