Фантастические тетради

В аритаборской «геометрии» концепцию глобального ЕИП олицетворяет собой четвертая фигура — феллалиум (способность некой точечной ипостаси к произвольному самовыражению в неограниченном пространстве). Это есть необходимая среда обитания, базисная основа накопления и использования информации. Содержание — другой вопрос. Кто подсчитал, сколько пластов информации содержит ЕИП, — тот наверняка тронулся рассудком. Кто знает, сколько пользователей у ЕИП, помимо Ареала, о которых Ареал не может даже подозревать, — тот тронулся вдвойне. Каким образом ЕИП осуществляет свою первую основную функцию — тотальный информационный контроль самое себя, а гипотетическая точка поля находит единственно верное направление? Разумеется, под влиянием орка-фактора, которым в полной мере наделен оркафектантный манустрал. А каким образом ЕИП осуществляет вторую основную функцию — беспрерывную последовательную самотрансляцию и самотиржирование, если не благодаря аналогичному свойству транспериодичности? Как бы происходило развитие организма человека, если б в нем не тиражировались однотипные клетки, притом в нужных, генетически заданных, пропорциях и направлениях?

Агравиталистика, как всякая молодая наука, с большим энтузиазмом заполняет дыры классического естествознания, но оказывается бессильной перед собственной исследовательской задачей: каким образом можно упорядочить чистый манустрал? Сделать его пригодным если не для жизни, то хотя бы для восприятия?

Оркафектанта, как пространственно-временная функция, теоретически может создать в своей среде некий информационный запас. Но без трансляции он не имеет смысла. Что толку от истины, запертой в шкатулке без ключа? Можно потрясти коробку и попытаться распознать буквы по шороху бумаги. Что толку, если не работает элементарная операция информационного обмена между объектами? Антенну манустрала можно настроить на любые «секретные файлы», но первая же попытка ими воспользоваться даст сбой, потому что любая информация в рамках манустрала (от особо секретной до жизненно необходимой) возможна только в единственном экземпляре. Сейчас не удержусь от цитаты из классики марксизма-ленинизма: идея только тогда становится силой, когда овладевает массами, то есть, проходит бесконечные трансляционные круги бытия, от первых записок ссыльных революционеров до миллионных тиражей сочинений вождя. Без «полиграфических» услуг Естества, как без подпольных типографий на заре пролетарской эры, никакой исторической динамики быть не может. Подумаешь, один бюргер за кружкой пива поделился с другим бюргером идеей о том, как осчастливить голодную часть человечества за счет сытой… Мало ли что придет в голову изобретательному христианину. Главное, сделать идею материальной, втереть и втоптать в массовое сознание.

Именно этой способностью наделена функция транспериодики. Беда в том, что всеми остальными способностями она напрочь обделена, подобно станку, печатающему листовки и не способному ни анализировать, ни определять их смысл. Допустим, каким-то образом в транспериодический манустрал попал некий объем информации. Боюсь, что в этой среде сам термин «информация» неуместен — набор бессмысленных символов, импульсов, форм и абстракций… Все, что оседает в транспериодике, автоматически лишается орка-смысловой составляющей, зато долго и с удовольствием тиражируется во все стороны, деформируется в процессе и не может быть использовано по назначению хотя бы уже потому, что имеет свойство исчезать в любой удобный для себя момент. Это форма без сути, образованная в противовес бесформенной сути оркафектанты.

«Как можно представить себе бытие без симбиотического слияния этих двух составляющих? Что лучше: всадник без головы или голова без всадника?» — спрашивает садист-демиург свое будущее творение. Конечно же, конечно, конечно… Лучше всего, когда всадник в седле и голова при нем, — вот и все обоснование ЕИП.

Глава 7

Заросли дремучих лесов укрывали планету от глаз пришельца. Лишь в редких проплешинах озер мелькало отраженье фрегата. Птица-аха летела к солнцу, ветер летел за птицей-ахой, солнце убегало от них, стараясь закатиться за линию горизонта. Эссима в глубокой печали сидел на перилах палубы: то болтал в воздухе ботинками, то прислушивался к шумам, доносящимся из трюма. Перед ним небрежно были разложены металлические колеса от пушечных креплений, пустые капсулы из-под пороха, обрывки карт, наконечники багров, которыми воздушный фрегат цеплялся за грунтовые опоры, обломок щетки, предназначенной для прочистки вентиляционных каналов камеры горения, плюс масса самого разнообразного хлама, в назначении которого не разобрался бы даже самутийский мореход. Из трюма вылетела пустая жестяная коробка и присоединилась к общей куче.