Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый

— Что с вами, Боря? — участливо осведомился Порфирий Абдрахманович, заглядывая Борису Арнольдовичу в глаза. — А-а-а, понимаю! Вас ужаснула перспектива? Да бросьте переживать! Если у вас вырастут шерсть и хвост, то это же будет красиво. Это придаст вам дополнительную уверенность и независимость в обществе. Ну а если каким-то образом вы сумеете покинуть нас, то с чего вы взяли, будто обратный процесс невозможен?

— А возможен? — вопросил Борис Арнольдович.

— Не сомневаюсь в этом! У нас тут был один случай… Генеральному как доложили, так он его сразу секретностью окружил. Но мы-то, Совет оберпредседателей, к секретам допущены… А случай, в общем, банальный. Старик один преставился. Естественной смертью помер и должен был свалиться вниз, чтобы там его тело санитары леса подобрали. А он, представляете, не свалился. А жил на отшибе. Издалека видели — сидит и сидит. А он, оказывается, просто в развилке застрял. И Бог знает, сколько времени вот так протухал и вялился на солнце. Так вот у него хвост отпал, шерсть вся вылезла, челюсти, знаете, как-то подобрались. В общем, это был труп совсем не человеческий. То есть, по вашим меркам, наоборот… Словом, я полагаю, что у вас нет оснований для отчаяния, во всяком случае, по поводу внешнего вида. По-моему, вас больше должны тревожить другие проблемы. У вас ведь наверняка семья где-то осталась?..

— Жена и две дочки, — протяжно вздохнул Борис Арнольдович.

— А что произошло с теми, кто остался после нашего исхода на землях предков, мы не ведаем. — Порфирий Абдрахманович возвратился к истории планеты. — Раньше с той стороны периодически кислотные дожди наносило, разнообразную ядовитую вонь, но потом все это постепенно сошло на нет. Вот и эта белая штуковина, в которой мы, оберпредседатели, живем и работаем, откуда-то оттуда залетела. Это давно случилось. Меня тогда на свете не было. Вероятно, на Полуострове и Материке тогда заканчивался всеобщий распад, раз такие штуки падали. Говорят, мертвецов в ней было — страшно сказать. Звери пировали, наверное, целый месяц. На живых людей и не смотрели.

Короче говоря, мы считаем, что все наши несчастные идейные противники вымерли. Природу свою окончательно прикончили и вымерли. И вполне возможно, сейчас на Полуострове и Материке поднимаются среди развалин такие же фикусы, как и здесь. Так что я прямо не знаю. Я очень вам, Боря, сочувствую, но понятия не имею, что можно предпринять в вашем положении. Попадете ли в свой мир — весьма проблематично. Доплыть до Полуострова или Материка, вдруг там еще кто-нибудь?.. Но с Острова как вырваться? Кругом линкоры. Если какой подозрительный предмет на волнах локатор засекает, сразу огонь…

Небось думаете сейчас: «А что это он меня как будто бежать сговаривает, но одновременно убеждает, что убежать нельзя, некуда. Где логика?»

Опять он демонстрировал фантастическую проницательность, этот оберпредседатель. Потому что Борис Арнольдович еще и о том размышлял, что корабли, охраняющие Остров от всего мыслимого и немыслимого, давно никуда не годны. Но это обстоятельство, судя по всему, не известно начальству Острова. Тем более рядовым обитателям…

Обладание никому не известной тайной как-то вдруг по-особому согрело Бориса Арнольдовича, по крайней мере, он знал теперь одну вещь, имеющую исключительно важное практическое значение. Он теперь знал, что довольно легко сможет покинуть Остров, поскольку вряд ли младшие председатели так уж бдительны на своих КПП, раз все убеждены в вечной боеспособности кораблей. Это ж, выходит, Бог знает, сколько лет их огневая мощь никем не испытывалась!

— А нет никакой логики, дорогой Борис Арнольдович! — махнул рукой оберпредседатель. — Есть какие-то неопределенные чувства, одолевающие с того дня, как вас впервые увидел. А может, во всем виновата старость. Понимаете, иногда я и сам рад убежать куда-нибудь, а иногда наша действительность, наоборот, представляется мне идеальной. Здоровый образ жизни, максимальное единение с природой и одновременно сохранение основных достижений человеческого гения, более того, небывалый гуманитарный расцвет всего общества, процветание искусств. Ведь от этого же не отмахнешься! Но с другой стороны… Ежедневная отдача на съедение нарушителей одиннадцатой заповеди, невозможность содержать в согласии мысли и дела — я, по крайней мере, всю жизнь ощущаю эту невозможность. А еще иерархия наша… Откуда она взялась? Ведь все мы — прямые потомки интеллектуалов, да и сами интеллектуалы. В том числе и внутренняя служба. Вы заметили? Ведь слушая маэстро Фогеля, мы все плачем одинаково искренними слезами! А потом равнодушно смотрим, как падают наши старики и немощные с деревьев прямо в разинутые людоедские пасти.

Словом, все чаще думаю, что единение с природой и полный отказ от технического прогресса не принесли ожидаемого счастья. Прогресс под строжайшим запретом, единение с природой — налицо, а счастья нет.