Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый

Когда прозвучали первые строчки, Борис Арнольдович испугался. Подумал, что стихи про него. Потом успокоился, понял, что нет, не про него, а лишь навеяны его появлением на Острове. Ему сделалось еще жальче поэта. Еще печальней ему сделалось от осознания того, что живых поэтов, по всей вероятности, не ценят ни в каком мире. Что, видимо, такая закономерность действует по всей Вселенной.

— Кончил, что ли? — осведомился Порфирий Абдрахманович. — Или позабыл чего?

— Все, — прошептал совсем освобожденный поэт.

— Мог бы и подлиннее что-нибудь продекламировать. Но теперь что ж… — Оберпредседатель обвел строгим взглядом зрителей. — Да исполнится воля Господня!

И он подал специальный знак, относящийся к Мардарию и другим присутствовавшим на мероприятии младшим председателям. Их было всего трое. Они кинулись к осужденному, завязали ему глаза каким-то лоскутком да и столкнули с ветки. Тот покорно полетел к земле, но в последний момент сделал отчаянный кульбит в воздухе, как-то извернулся и повис, не долетев до земли метра полтора.

Младшие председатели, уже потиравшие руки после выполнения малоприятной обязанности, стали разжимать пальцы осужденного, в нарушение всяких правил обхватившего спасительную ветку. Но ничего у них не выходило. И дело непозволительно затягивалось, рождая неуправляемые эмоции в некоторых сердцах.

Обреченный, по-видимому, опять впал в нервное состояние, опять стал пронзительно кричать.

Одинокий тигр вплотную приблизился к месту казни и стоял внизу, недоумевая. Ему стоило лишь немного подпрыгнуть и снять желаемую добычу с дерева, а он сидел, бестолково задрав голову вверх, и ждал, когда же добыча наконец упадет. Таков уж был у зверя условный рефлекс, за пределы которого не хватало сообразительности выйти. В конце концов тигр даже привстал на задние лапы, а передней потрогал пока еще живого поэта. И снова сел.

Неизвестно, сколько бы длилась еще эта душераздирающая сцена. Порфирий Абдрахманович был просто вне себя от ярости. А младшие председатели ничего не могли сделать. Тоже сообразительностью, выходит, не отличались. Полинезий держался мертвой хваткой за свою последнюю соломинку, и соломинка-то, как на грех, была прочной.

Конечно, со временем руки Ползучего разжались бы и сами. Стоило только подождать. Но ведь надо же иметь сострадание даже по отношению к опасному преступнику. И поэтому уже все без исключения желали скорейшей развязки. Раз уж помилование совершенно невозможно.

Пришлось начатое дело доводить до конца самой же Фанатее. Выдержка оставила ее, бесцеремонно растолкав младших председателей, она кинулась к своему бывшему сопернику и цапнула зубами побелевшие от напряжения пальцы.

Бедняга упал прямо на голову зверя. Очевидно, это застало полосатого людоеда врасплох, потому что он не схватил добычу, а, наоборот, отпрянул от нее, позволив отданному на съедение продлить жизнь еще на несколько мгновений. Он резво вскочил и кинулся бежать. Недалеко была расщелина в скале, и бедняга, видимо, к ней стремился, только что сориентировавшись, а может быть, нацелясь заранее. Но где ему было состязаться в скорости с тигром. Тот настиг его в два прыжка, и сразу послышался хруст костей, а сдавленный вопль оборвался на полувыдохе. Представление тем самым окончилось. И все как один почувствовали облегчение. Думается, что и сам казненный тоже успел почувствовать облегчение. А может, и не успел.

Публика стала потихоньку расходиться со страшного места. Оберпредседатель, сопровождаемый двумя младшими председателями, отправился в свое купе, что находилось неподалеку, Мардарий, получив краткий нагоняй за организационные неполадки, примкнул к рядовым горожанам.

Все двигались молча, ощущая опустошенность в душах и желание поскорей залечь в свои индивидуальные коконы, поскорей остаться наедине со своими мыслями о вечном, а также и бренном. Во всяком случае, именно такое желание ощущал Борис Арнольдович. Однако пока добирались до центра Города, перескакивая с дерева на дерево, пока планировали с ветки на ветку, овеваемые прохладным ночным воздухом, гнетущие чувства немного отпустили людские души.

— Ну вот, — первым прервал молчание Самуил Иванович, — поучаствовали, называется, в диспуте. Прикоснулись, называется, к святой теме. И получили, так сказать, наглядную иллюстрацию к обсуждаемой проблеме. В общем, провели вечер удивительно продуктивно.

Борис Арнольдович обратил внимание, как после первых же сказанных стариком слов Мардарий потерялся из виду. Это он побоялся услышать нечаянно крамолу, которую не имеет права оставлять без последствий.

— А что, — поддержала разговор Нинель, — малоприятно, зато полезно. Полезно кое-кому время от времени напоминать о необходимости не болтать лишнего. Правда, кое-кому, я вижу, неймется. Словно шестая заповедь важнее одиннадцатой.

— Ах, Нинель, дорогая вы моя, разве судьбу обманешь! Чему быть — того не миновать! — махнул рукой Самуил Иванович.

— Знать, где упадешь, соломку бы подстелил! — припомнил Борис Арнольдович еще одну подходящую к случаю пословицу.

— Да-да, вы совершенно правы!