Фантастический альманах «Завтра». Выпуск второй

АРТУР. Было это. Серый, было! Ты уже этому не веришь, я и сам-то не очень верю, хотя ведь и пяти минут не прошло, да только — было! И я тогда вдруг понял: это минута добра. Бывает момент истины, знаете? — а это была минута добра. И я опять удивился: как же так? Откуда же оно взялось, это добро? Да еще целая минута! Через какую щель оно проползло? И кто его сюда пропустил? И вообще, при чем тут я? И я сказал ему: не бери в голову. Серый! Они получили только то, что сами хотели получить, — ни рюмкой больше, ни рюмкой меньше. А он мне сказал: ну и что же? Тем более они несчастны, и еще больше их от этого жалко… Я снова попытался объяснить ему, что вы уже сделали свой выбор… неважно — почему, неважно — как… но сделали! И тогда он сказал… он согласился со мной и сказал: да, сделали, но, боже мой, до чего же это жалкий выбор! И тут жалость охватила и меня тоже. Я схватился было за бутылку, но сразу же понял: нельзя. Я подумал: вы тоже должны узнать об этом… Теперь-то я вижу, что сделал глупость, никому из вас этого не надо, но — все равно. Это была минута добра. Очень большая редкость в нашей жизни.

Воцаряется неловкое молчание. И вдруг Зоя Сергеевна подходит к Артуру и целует его, а затем целует Сергея.

СЕРГЕЙ. Ну… что ты, мама? Ну что ты? Ничего! Все будет нормально.

БАЗАРИН (сварливо). Минуточку, минуточку…

ПИНСКИЙ. Олег Кузьмич, помолчите, ради бога.

БАЗАРИН. Нет уж, пардон! Я очень благодарен молодому поколению за те добрые чувства, которые вызывал у него целую минуту…

КИРСАНОВ. Боже мой, какая зануда!.. Кузьмич!

БАЗАРИН. Нет уж, позволь. Молодые люди мягко упрекают нас в том, что мы сделали не тот выбор. Оч-чень хотелось бы знать, какой выбор сделали бы молодые люди, если бы им принесли аналогичные повестки? «Нигилисты города Питера!»

СЕРГЕЙ. Но ведь не принесли же!

БАЗАРИМ. Но ведь могли принести? И может быть, еще принесут!

СЕРГЕЙ. А вот не могли! И не принесут! Вы этого не понимаете. Приносят тем, кто сделал выбор раньше, — ему еще повестку не принесли, а он уже сделал выбор! Вот маме повестку не принесли. Почему? Потому что плевала она на них. Потому что, когда они вербовали ее в органы в пятьдесят пятом, она сказала им: нет! Знаете, что она им ответила? Глядя в глаза! «Я люблю ходить в ведро, заносить над ним бедро…» И вся вербовка! И когда в партию ее загоняли в шестьдесят восьмом, она снова сказала им: нет! «Да почему же нет, Зоя Сергеевна? Что же, в конце концов, для вас дороже — Родина или семья?» А она им, ни секунды не размышляя: «Да конечно же, семья». И все. А вот вы, Олег Кузьмич, в партию рвались, как в винный магазин, извините за выражение.

КИРСАНОВ (грозно). Сергей!

СЕРГЕЙ. Папа, я же извинился. И я вообще ничего плохого сказать не хочу. Ни про кого. Я только одно вам объясняю: выбор свой люди делают до повестки, а не после.

КИРСАНОВ. Это я, спасибо, понял. Откуда только ты все это про нас знаешь, вот чего я не понял.

СЕРГЕЙ. Знаю. Мы вообще много о вас знаем. Может быть, даже все. Мы же всю жизнь ходим среди вас, слышим вас, наблюдаем вас, хватаем ваши подзатыльники и поэтому знаем все. Про ваши ссоры, про ваши тайны, про ваши болезни…

АРТУР. Про ваши развлечения…

СЕРГЕЙ. Про ваши неудачи, про ваши глупости…

АРТУР. Про ваши аборты…

СЕРГЕЙ. Мы только стараемся все это не брать в голову, не запоминать, но оно само собой запоминается, лучше любого школьного урока, хоть сейчас вызывай к доске…

ПИНСКИЙ (вкрадчиво). Я так понимаю, что минута добра благополучно истекла…

СЕРГЕЙ. Дядя Шура Пинский, я ведь извинился… Артур, пойдем отсюда. Я же говорил тебе, что все кончится скандалом…

КИРСАНОВ. Да сиди уж ты… жалостливый. Не будет тебе никакого скандала. Не до скандалов нам сейчас.

БАЗАРИН (отдуваясь). Да уж, какие тут могут быть скандалы… Я только хотел напомнить молодым людям, что прийти за ними могут и без всяких повесток.

ПИНСКИЙ. Представляете, открывается вот эта дверь, и входят трое в штатском…

АРТУР (мотает головой). Нет. Не входят.

ПИНСКИЙ. Почему же это?

Вместо ответа Артур молниеносным движением выхватывает из-за спины большой никелированный револьвер и становится в классическую позу: широко расставленные, согнутые в коленях ноги, обе руки, сжимающие револьвер, вытянуты вперед и направлены в зрительный зал. «Пух, пух, пух», произносит он, поворачиваясь корпусом слева направо и посылая воображаемые пули веером. Потом тем же неуловимым движением забрасывает револьвер за спину и выпрямляется.