Фантастический альманах «Завтра». Выпуск второй

Стручок молча улыбался, приближая лицо. Рервик покачнулся. Как хорошо, однако, что этот милый горбун взял его под руку. Вы говорите, до этих зарослей? Точь-в-точь страусовые перья. Я пою? Вы правы, это неуместно. Сколь удивительно их сходство с подсвеченным земным солнцем облаком. Они так и называются — перистые. Ах, господин стручок, не сердитесь, но вы напоминаете мне персонаж старинной итальянской сказки. Там, знаете, кроме горохового стручка действуют и другие симпатичные создания, все по плодоовощному ведомству. Мы пришли? Нет? Полетим на птерике? Вчера мы летели, летели, а внизу болота, боло…

Рервик пришел в себя в стандартной каюте спейс-корвета. Он лежал в гамаке. Некоторое время, скосив глаза, рассматривал обстановку. Откидная доска-стол. Привинченная к полу табуретка. Сан-блок в углу. Обычная офицерская каюта корабля среднего класса. Андрису случалось проводить в таких недели, когда, в поисках драматических сюжетов, летал он между окраинными колониями, где списанные боевые единицы эс-флота, еще способные покрывать небольшие расстояния, использовались как грузовые и пассажирские корабли.

Стоило Рервику выкарабкаться из гамака, как на пороге возник человек в униформе, знакомой Андрису по фильмам XX века, а большей частью по костюмерным разных студий. Темный глухой пиджак с блестящими пуговицами и плетеными золотыми шнурами на плечах. Человек опустил на стол поднос, прикрытый салфеткой, и вышел, не сказав ни слова. Рервик присел на табуретку, откинул скользкую пленку. Металлический судок под крышкой. Крышку долой. Ковырнул ложкой клеклый сизый комок артикаши в зеленоватых подтеках комбижира. Отодвинул судок. Два глотка из кружки с теплой бледно-желтой водичкой. Во рту сделалось сладко и противно.

М-да, — подумал Андрис, — что сказал бы об этой трапезе мой добрый друг Евгений Дамианидис — мудрец и тонкий ценитель гастрономических утех. Как славно они с Велько сиживали за дощатым столом в сакле Дамианидиса в Цихисджвари! «Учитесь, друзья мои, вещал Евгений, — учитесь извлекать радость из простых, незамысловатых действий. Вот я беру лаваш, теплый, — он поднимал указательный палец, и заворачиваю в него хороший кусок имеретинского сыра и маленький пучок тархуна. Я держу все это в правой руке, а в левую беру стакан вина из кувшина дяди Самсония. Но прежде чем поднести к губам сосуд с этим нежным, как бархат, напитком, необходимо сделать три важных дела: поднять стакан и взглянуть сквозь него на солнце, посмотреть вокруг и увидеть глаза друзей и, наконец, убедиться, что у тебя под рукой есть сочный спелый помидор, который вслед за вином и сыром отправится в желудок, чтобы сделать тебя совершенно счастливым».

Рервик очнулся от сладких воспоминаний.

— Эй! — крикнул он зычно.

Тотчас появился стюард, молча взял поднос, молча повернулся — уходить.

— Эй!

Стюард остановился.

— Мне нужен стручок.

Стюард смотрел на Рервика пустыми глазами.

— Передайте ему: отвращение к гороху не помешает мне съесть его вместо этой дряни. Идите.

Дверь щелкнула, и Рервик остался один.

Но ненадолго. Улыбаясь, вошел стручок.

— Прежде всего глубочайшие извинения. За способ доставки на корабль. За скудость пищи. За дурные, недостойные гостя условия. — Горбун низко поклонился.

— Вам больше идет розовый фрак, — сказал Андрис.

— О! — искренне удивился стручок. — Какая осведомленность! Позвольте представиться: заведующий канцелярией куратория личных сношений Цесариума — Наргес, к вашим услугам.

Еще один поклон до пола.

— Где Марья?

Я уже имел удовольствие сообщить, что вас ожидает встреча с Екатериной, и о Марье Лааксо вы, без сомнения, получите исчерпывающие сведения именно от Екатерины…

— Салимы? Давайте ее сюда.

— О! Степень вашей осведомленности воистину поразительна. Уверяю вас, по прибытии на место вы будете удовлетворены. Но…

— Но?

— Проявите благоразумие. Такт. Я не хочу сказать, что благополучие Марьи Лааксо, женщины вам, безусловно, дорогой, в большой степени зависит от вашей сдержанности и осмотрительности, но смею надеяться, что эти достойные похвал качества от природы присущи величайшему кинохудожнику современности.

— Величайший художник предупреждает, что он плевать хотел на ваши советы. А если с Марьей что-нибудь… Передайте мадам Екатерине, что я подавлю в себе от природы присущие мне сдержанность и осмотрительность, а также с немалым трудом воспитанное почтительное отношение к женщине и уничтожу ее вместе с папашей и всеми бледными варгесами и розовыми наргесами.

— Ах, я, пожалуй, оставлю вас на время, должны отдохнуть, вас ожидает ответственная миссия. Впрочем — молчу, молчу, молчу. Пусть это будет приятным сюрпризом, роскошным подарком, достойным столь выдающегося человека. Я не побеспокою вас до конца полета.

— Пусть меня побеспокоит стюард. Если мне не дадут человеческой еды, ответственная миссия окажется под угрозой.